Поспешим же, – благо нам дано это право, – в большой зал для парадных банкетов и посмотрим, что там происходит в то время, как Том готовится к великому торжеству. Это обширный покой с золочеными колоннами и пилястрами, с расписными стенами, с расписным потолком. У дверей стоят рослые часовые, неподвижные, как статуи, в богатых и живописных костюмах; в руках у них алебарды. На высоких хорах, идущих вокруг всего зала, помещается оркестр; хоры битком набиты пышно разодетыми горожанами обоего пола. Посредине комнаты, на высоком помосте, стол Тома. Впрочем, предоставим опять слово летописцу:
"В зал входит джентльмен с жезлом в руке, и вместе с ним другой, несущий скатерть, которую, после того как они трижды благоговейно преклонили колени, он постилает на стол; затем они оба снова преклоняют колени и удаляются. Тогда приходят двое других – один опять-таки с жезлом, другой с огромной солонкой, тарелкой и хлебом. Подобно первым, преклонив колени, они ставят принесенное ими на стол и удаляются с теми же церемониями. Наконец приходят двое придворных, оба в великолепных одеждах, у одного из них в руках столовый нож; простершись трижды на ковре изящнейшим образом, они приближаются к столу и начинают тереть его хлебом и солью, причем они делают это с таким страхом и трепетом, как если бы за этим столом уже восседал король".
Так заканчиваются торжественные приготовления к пиршеству. Но вот мы слышим в гулких коридорах звуки рога и далекий невнятный крик: "Дорогу королю! Дорогу его светлому величеству!" Эти звуки повторяются снова и снова, все ближе; наконец у самых наших ушей раздаются и эти возгласы и эта военная музыка. Еще минута, и в дверях возникает великолепное зрелище: мерной поступью входит сверкающая пышная процессия. Пусть дальше опять говорит летописец:
"Впереди идут джентльмены, бароны, графы и рыцари, кавалеры ордена Подвязки. Все роскошно одеты, у всех обнаженные головы; далее шествует канцлер между двумя лордами: один несет королевский скипетр, а другой – государственный меч острием кверху, в красных ножнах с вытисненными на них золотыми лилиями. Далее идет сам король. При его появлении двенадцать труб и множество барабанов исполняют приветственный туш, а на хорах все встают и кричат: "Боже, храни короля!" Вслед за королем идут вельможи, приставленные к его особе, а по правую и по левую руку его почетная стража из пятидесяти дворян с золочеными бердышами в руках".
Все это было красиво и очень приятно. Сердце Тома сильно билось и в глазах светился веселый огонь. Все его движения были изящны. Это изящество достигалось именно тем, что Том не делал ни малейших усилий, чтобы достигнуть его, так как он был весь поглощен и очарован радостным зрелищем и мажорными звуками. Да и трудно ли быть изящным в красивом и ловко сшитом наряде, после того как ты уже успел привыкнуть к нему, – особенно в те минуты, когда этого наряда даже и не замечаешь. Помня данные ему наставления, он отвечал на общие приветствия легким наклонением головы и милостивыми, благосклонными словами:
– Благодарю тебя, мой добрый народ!
Он сел за стол, не снимая шляпы и нимало не смущаясь этой вольностью, так как обедать в шляпе был единственный царственный обычай, равно присущий и королям и Кенти. Свита короля разделилась на несколько живописных групп и осталась с непокрытыми головами.
Затем под звуки веселой музыки вошли королевские телохранители – "самые высокие и сильные люди во всей Англии, специально отобранные по этому признаку". Но опять-таки предоставим слово летописцу:
"Вошли гвардейцы-телохранители с непокрытыми головами, в алой одежде с золотыми розами на спине; они уходили и входили опять, всякий раз принося новые кушанья на золотых и серебряных блюдах. Эти блюда принимал некий джентльмен в том самом порядке, как их приносили, и ставил их на стол, между тем как лорд, предназначенный для отведывания блюд, давал каждому из телохранителей попробовать то кушанье, которое он только что принес, дабы удостовериться, что оно не отравлено".
Том отлично пообедал, хотя и сознавал, что сотни глаз впиваются в каждый кусок, который он сует себе в рот, и с таким интересом глядят, как он разжевывает этот кусок, будто перед ним не еда, а взрывчатое вещество, угрожающее разнести его на мелкие части и разбросать по всему залу. Он старался быть очень медлительным в каждом движении и вдобавок не делать ничего самому, а ждать, пока специально предназначенный для этой цели придворный не опустится перед ним на колено и не сделает за него то, что надобно. В течение всего обеда Том ни разу не попал впросак – блистательный успех, без малейших изъянов.

Марк Твен "Принц и нищий"

Только после этого он удалился, унося свой палкообразный хлеб и бидончик, а мы, как проголодавшиеся поросята на свиноферме, заслышавшие приближение свинарки, скопом, толкаясь, ринулись под гостеприимный тент ресторанчика. Суп консоме с какой-то аппетитной зеленой травкой, и недожаренное мясо с кровью, и даже травяные улитки-эскарго, вываренные в масле и сдобренные острой чесночной приправой, - кушанье, на русский вкус, мягко выражаясь, необычное - все это мгновенно было уничтожено. Французы, расположившиеся семьями, с детьми и тещами, за соседними столиками, с улыбкой смотрели на семерых иностранцев, что так варварски расправились с едой, которую положено поглощать неторопливо, продумывая каждую ложку, сдабривая каждый кусок глотком вина.

Борис Полевой  "Американские дневники"

...Когда я впервые зашел у Ианнаццо, она протянула мне канноли. Канноли - традиционные кондитерские изделия Сицилии.
Хрустящая скорца - тончайшая оболочка из теста, - темно-коричневая и по вкусу напоминающая вафли, была заполнена белоснежной сладкой рикоттой. Оболочка хрустнула и превратилась в рассыпчатые осколки, покоящиеся на начинке фантастической мягкости. Первое впечатление - необыкновенная нежность, сравнимая разве что с воздушностью сбитых сливок. А затем - взрывное, потрясающее ощущение: цунами сладости, сладость, помноженная на сладость, сладость другого измерения, вызывающая галлюцинации, роскошная и опьяняющая. Начинка обволокла рот налетом, источающим тепло, амброзию и мед. Потом, когда мои вкусовые гены, вкусовые почки мало-помалу пришли в себя, я стал различать мельчайшие детали: горьковатый вкус шоколада и легкий привкус засахаренной тыквы.
Благословенны деньги, потраченные на покупку канноли!!!

Мэтью Форт  "Сицилия: Сладкий мед, горькие лимоны"

Можжевеловая водка, джин, ром и тому подобные Огненные Напитки — не зря краснокожие называли их огненной водой; вино, следуя рангам, является Напитком Воздушным; пиво, что начинает свой путь зерном в земле, — это Напиток Земли, в то время, как Севен-Ап и компания принадлежат, само собой, к Напиткам Водяным. Вся остальная выпивка является смешением: херес — это Воздух с Землей, потому он производит гораздо более дурманящий, чем можно ожидать исходя из процента содержащегося в нем алкоголя, эффект, воспринимаемый в виде застилающего взор вихря пыли; портвейн — это помесь Огня и Земли, и этим может быть объяснено его немедленное окаменяющее — и, кстати, виновное в подагре и половом бессилии — действие. При ближайшем рассмотрении этого старого учения можно, конечно, разойтись в деталях, но с первого взгляда ясно, что тот, кто родился под Знаком Огня, не сможет ни обуздать свой темперамент Напитками Водной Стихии, ни снять пожирающий его жар употреблением Огненного Напитка (разве что в весьма умеренных количествах), а поможет ему только лишь Напиток Воздушный — вино, которое дает приток очищающего и благоприятного воздуха, способствующего возникновению бездымного тепла.

Герард Реве  "По дороге к концу. Ближе к Тебе"

Запомните все! Приборы, тарелки и рюмки надо ставить так, чтобы между ними могло свободно перемещаться небольшое грациозное животное, типа меня. Вот тогда расстановка на столе будет радовать глаз и станет удобной для гостей. Так что нечего на кота пенять, коли руки неправильно заточены.

Алекс Экслер  "Записки кота Шашлыка"

Дальше он рассказал, что если бросать бутерброд, например, 100 раз, то он может упасть маслом вверх не 50 раз, а 55 или 20 и что только если бросать его долго и много, масло вверху окажется приблизительно в половине всех случаев. Я представил себе этот несчастный бутерброд с маслом (и, может быть, даже с икрой) после того, как его бросали тысячу раз на пол, пусть даже на не очень грязный, и спросил, неужели действительно были люди, которые этим занимались. Он стал рассказывать, что для этих целей пользовались в основном не бутербродами, а монетой, как в игре в орлянку.

Стругацкие А и Б.   "Стажеры"