Когда,  покинув  Лувр,  Д'Артаньян  спросил  своих  друзей,  как  лучше употребить свою часть сорока пистолей, Атос посоветовал ему заказать хороший обед  в  "Сосновой  шишке", Портос  -  нанять слугу, а Арамис -  обзавестись достойной любовницей.
     Обед состоялся в тот же день, и  новый слуга подавал к столу. Обед  был заказан Атосом, а лакей рекомендован  Портосом. То был  пикардиец,  которого славный мушкетер нанял в  тот самый день  по случаю этого  самого обеда;

Александр Дюма "Три мушкетера"

Воскресенье -
в лавке пусто.
Петя
вмиг приходит в чувство
и, взглянув на продовольствие,
расплывается от удовольствия.
Рот раскрыл,
                 слюна на нем.
- Ну, - сказал, -
                 с чего начнем? -
Запустил в конфеты горсти
и отправил в рот для скорости.
Ел он, ел
          и еле-еле
все прикончил карамели.
Петя, переевши сласть,
начал в пасть закуски класть
и сожрал по сей причине
все колбасы и ветчины.
Худобы в помине нет,
весь налился,
как ранет.
Все консервы Петя ловкий
скушал вместе с упаковкой.
Все глотает, не жуя:
аппетит у буржуя!
Без усилий
и без боли
съел четыре пуда соли.
Так наелся,
             что не мог
устоять на паре ног.

В.В. Маяковский "Сказка о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий"

Монахини развернули кольцо колбасы, пахнувшей чесноком, а Корнюде засунул сразу обе руки в глубокие карманы пальто и вынул из одного четыре яйца вкрутую, а из другого — краюху хлеба. Он облупил яйца, бросил скорлупу себе под ноги на солому и стал откусывать яйцо, роняя на длинную бороду светло-желтые крошки, казавшиеся в ней звездочками.
В суете и растерянности утреннего пробуждения Пышка не успела ничем запастись и теперь, задыхаясь от досады и ярости, смотрела на всех этих невозмутимо жующих людей. Сперва ее обуяла бурная злоба, и она открыла было рот, чтобы выложить им все напрямик в потоке брани, подступавшей ей к губам, но возмущение так душило ее, что она не могла говорить.
Никто не смотрел на нее, никто о ней не думал. Она чувствовала, что тонет в презрении этих честных мерзавцев, которые сперва принесли ее в жертву, а потом отшвырнули, как грязную и ненужную тряпку. Тут ей вспомнилась ее большая корзина, битком набитая всякими вкусными вещами, которые они так прожорливо уничтожили, вспомнились два цыпленка в блестящем желе, паштеты, груши, четыре бутылки бордоского; ее — ярость вдруг стихла, как слишком натянутая и лопнувшая струна, и она почувствовала, что готова расплакаться. Она делала невероятные усилия, чтобы сдержаться, глотала слезы, как ребенок, но они подступали к глазам, поблескивали на ресницах, и вскоре две крупные слезинки медленно покатились по щекам. За ними последовали другие, более стремительные; они бежали быстрее, стекали, словно капли воды, сочащейся из утеса, и равномерно падали на крутой выступ ее груди. Пышка сидела прямо, с застывшим и бледным лицом, глядя в одну точку, надеясь лишь, что на нее не обратят внимания.
Но графиня заметила ее слезы и жестом указала на нее мужу. Он пожал плечами, как бы говоря: «Что же поделаешь, я тут ни при чем». Г-жа Луазо беззвучно, но торжествующе засмеялась и прошептала:
— Она оплакивает свой позор.
Монахини, завернув в бумажку остатки колбасы, снова принялись за молитвы.

Ги де Мопассан "Пышка"

Священник умел нравиться благодаря той бессознательной хитрости, которая развивается от постоянного общения с человеческими душами даже у самых посредственных натур, призванных стечением обстоятельств властвовать над себе подобными.
   Баронесса была с ним ласкова, и, быть может, ее влекло к нему родство, сближающее сходные натуры: ей, тучной и прерывисто дышащей, нравились красное лицо и одышка толстяка.
   Во время десерта он одушевился, как и полагалось подвыпившему за пирушкой кюре, и приобрел непринужденность, свойственную концу веселых обедов.

Ги де Мопассан "Жизнь"

Г.А. посоветовал  покрошить  в  котелок  колбасы.  Наголо  стриженная девица (с грязноватым лицом и гигантским боа из кувшинок на голых  плечах) послушно принялась крошить колбасу. Г.А. не посоветовал сыпать  в  котелок консервированные креветки, и банка  креветок  была  отставлена.  Поварская ложка была уже в руке  у  Г.А.,  он  ворочал  ею  в  котелке,  зачерпывал, пробовал, подувши через губу, и все смотрели теперь на него  и  ждали  его решений. Он сказал: "Соль", - и за солью сейчас же  побежали.  Он  сказал: "Перец", - но перца во Флоре не оказалось.

Аркадий и Борис Стругацкие "Отягощенные злом, или сорок лет спустя"

Охотник. Я так возмущен, что просто слов нет, придется стрелять. (Кричит.) Эй! Мальчуган! Принеси сюда ружье! Живо! Сейчас я вас убью, молодой человек.
<...>
Трактирщик. Что случилось? А, понимаю. Дай ему ружье, мальчик, не бойся. Пока господин знаменитый охотник отдыхал после обеда, я высыпал порох из всех зарядов. Я знаю привычки моего почтенного гостя!
Охотник. Проклятье!
Трактирщик. Вовсе не проклятье, дорогой друг. Вы, старые скандалисты, в глубине души бываете довольны, когда вас хватают за руки.
Охотник. Нахал!
Трактирщик. Ладно! Ладно! Съешь лучше двойную порцию охотничьих сосисок.
Охотник. Давай, черт с тобой. И охотничьей настойки двойную порцию.

Е.Л. Шварц "Обыкновенное чудо"

В кухонных  котлах  в  это  время  варились  бобы  с  салом.  Негритята раскупоривали полупудовые жестянки с австралийской солониной. Около  кухни говорилось по этому поводу:
   - Опять бобы. Это же возмутительно.
   - Я просто отказываюсь их переваривать. Издевательство какое-то.
   - А вам известно, ваше превосходительство, что  это  за  солонина?  Это мясо австралийской человекоподобной обезьяны. Я сам естественник, я знаю.
   - Меня рвало вчера. Вот вам, господа, отношение союзников.
   - А в первом классе, извольте видеть, отличный обед в четыре блюда.
   - Для спекулянтов. Одни жиды в первом классе. Устроили революцию, а  мы жри обезьян.

А.Н. Толстой "Похождения Невзорова, или Ибикус"