Форум "Д и л и ж а н с ъ" |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Форум "Д и л и ж а н с ъ" » Поэзия » Любимые стихотворения
Мне так просто и радостно снилось:
ты стояла одна на крыльце
и рукой от зари заслонилась,
а заря у тебя на лице.
Упадали легко и росисто
луч на платье и тень на порог,
а в саду каждый листик лучистый
улыбался как маленький бог.
Ты глядела, мое сновиденье,
в глубину голубую аллей,
и сквозное листвы отраженье
трепетало на шее твоей.
Я не знаю, что все это значит,
почему я проснулся в слезах...
Кто-то в сердце смеется и плачет
и стоишь ты на солнце в дверях.
В.Набоков
АНГЛИЙСКОЕ ВОЕННОЕ КЛАДБИЩЕ В СЕВАСТОПОЛЕ
Здесь нет ни остролистника, ни тиса.
Чужие камни и солончаки,
Проржавленные солнцем кипарисы
Как воткнутые в землю тесаки.
И спрятаны под их худые кроны
В земле, под серым слоем плитняка,
Побатальонно и поэскадронно
Построены британские войска.
Шумят тяжелые кусты сирени,
Раскачивая неба синеву,
И сторож, опустившись на колени,
На английский манер стрижет траву.
К солдатам на последние квартиры
Корабль привез из Англии цветы,
Груз красных черепиц из Девоншира,
Колючие терновые кусты.
Солдатам на чужбине лучше спится,
Когда холмы у них над головой
Обложены английской черепицей,
Обсажены английскою травой.
На медных досках, на камнях надгробных,
На пыльных пирамидах из гранат
Английский гравер вырезал подробно
Число солдат и номера бригад.
Но прежде чем на судно погрузить их,
Боясь превратностей чужой земли,
Все надписи о горестных событьях
На русский второпях перевели.
Бродяга-переводчик неуклюже
Переиначил русские слова,
В которых о почтенье к праху мужа
Просила безутешная вдова:
"Сержант покойный спит здесь. Ради бога,
С почтением склонись пред этот крест!"
Как много миль от Англии, как много
Морских узлов от жен и от невест.
В чужом краю его обидеть могут,
И землю распахать, и гроб сломать.
Вы слышите! Не смейте, ради бога!
Об этом просят вас жена и мать!
Напрасный страх. Уже дряхлеют даты
На памятниках дедам и отцам.
Спокойно спят британские солдаты.
Мы никогда не мстили мертвецам.
Константин Симонов
1939
Мы с тобой давно уже не те,
Мы не живем делами грешными,
Спим в тепле, не верим темноте,
А шпаги на стену повешены.
В нашей шхуне сделали кафе,
Hа тумбу пушку искаверкали,
Истрачен порох фейерверками,
Hа катафалк пошел лафет.
Мы с тобой давно уже не те,
И нас опасности не балуют,
Кэп попал в какой-то комитет,
А боцман служит вышибалою.
Hас уже не радует роса,
Hа парусах мы не разляжемся,
Пустил артельщик разгулявшийся
Hа транспаранты паруса.
Мы с тобой не те уже совсем,
И все дороги нам заказаны,
Спим в тепле на средней полосе,
Избрали горорд вечной базою.
Знаю, нам не пережить зимы,
А шхуна, словно пес на привязи,
Кривая никуда не вывезет,
А море ждет нас, черт возьми!
Море ждет, а мы совсем не там!
Такую жизнь пошлем мы к лешему!
- Боцман ! - Я ! - Ты будешь капитан!
Hаденем шпаги потускневшие.
Мы с тобой пройдем по кабакам,
команду старую разыщем мы,
А здесь, а здесь мы - просто лишние.
Давай, командуй, капитан!
Юрий Аделунг
Тихой ночью поздний месяц вышел
Из-за черных лип.
Дверь балкона скрипнула,- я слышал
Этот легкий скрип.
В глупой ссоре мы одни не спали,
А для нас, для нас
В темноте аллей цветы дышали
В этот сладкий час.
Нам тогда - тебе шестнадцать было,
Мне семнадцать лет,
Но ты помнишь, как ты отворила
Дверь на лунный свет?
Ты к губам платочек прижимала,
Смокшийся от слез,
Ты, рыдая и дрожа, роняла
Шпильки из волос,
У меня от нежности и боли
Разрывалась грудь...
Если б, друг мой, было в нашей воле
Эту ночь вернуть!
И. Бунин
Если жизнь вас чем-то огорошит,
Горькою разлукой или злом,-
Вспомните о чем-нибудь хорошем,
Что осталось некогда в былом.
Вспомните ночную нежность моря,
Утреннюю музыку лесов…
И тогда утихнет ваше горе,
Отойдет на несколько часов.
Полегчает вам от встречи с прошлым.
Вы себе признаетесь тогда:
Боже мой, как счастливо я прожил
Некие мгновенья и года.
Я воспоминанием спасаюсь,
Ухожу в любимый день иль год.
Силами в минувшем запасаюсь
Против всех сегодняшних невзгод.
В тяжкой хвори иль на навете грязном,
Когда жизнь – как молчаливый крик,
Вспомните о чем – нибудь прекрасном,
Вновь переживите этот миг.
Андрей Дементьев
ПОЛЕВОЙ МЫШИ, ГНЕЗДО КОТОРОЙ РАЗОРЕНО МОИМ ПЛУГОМ
Зверек проворный, юркий, гладкий,
Куда бежишь ты без оглядки,
Зачем дрожишь, как в лихорадке,
За жизнь свою?
Не трусь - тебя своей лопаткой
Я не убью.
Я понимаю и не спорю,
Что человек с природой в ссоре,
И всем живым несет он горе,
Внушает страх,
Хоть все мы смертные и вскоре
Вернемся в прах.
Пусть говорят: ты жнешь, не сея.
Но я винить тебя не смею.
Ведь надо жить!.. И ты скромнее,
Чем все, крадешь.
А я ничуть не обеднею -
Была бы рожь!
Тебя оставил я без крова
Порой ненастной и суровой,
Когда уж не из чего снова
Построить дом,
Чтобы от ветра ледяного
Укрыться в нем...
Все голо, все мертво вокруг.
Пустынно поле, скошен луг.
И ты убежище от вьюг
Найти мечтал,
Когда вломился тяжкий плуг
К тебе в подвал.
Травы, листвы увядшей ком -
Вот чем он стал, твой теплый дом,
Тобой построенный с трудом.
А дни идут...
Где ты в полях, покрытых льдом,
Найдешь приют?
Ах, милый, ты не одинок:
И нас обманывает рок,
И рушится сквозь потолок
На нас нужда.
Мы счастья ждем, а на порог
Валит беда...
Но ты, дружок, счастливей нас...
Ты видишь то, что есть сейчас.
А мы не сводим скорбных глаз
С былых невзгод
И в тайном страхе каждый раз
Глядим вперед.
Роберт Бернс (перевод С.Я. Маршака)
Горит костёр на горном перевале.
Нам до него сегодня не дойти.
Мы в этот раз в горах заночевали,
Не отыскав до сумерек пути.
На выступ примостившись еле-еле,
Себя и карту в сотый раз кляня,
Мы долго со скалы своей смотрели
На пятнышко весёлого огня.
Мы мёрзли здесь, а там, почти что рядом,
Тепло. И холод отступил во тьму.
Костёр, он был доступен нашим взглядам,
Но вот попробуй доберись к нему!
Молчали камни, шаг наш карауля,
Вгоняла в дрожь холодная роса.
И мы, прижавшись спинами, уснули,
Чтобы проснуться через полчаса.
А утром снова солнце жгло нам спины.
На перевале я сказал: "Взгляни",-
И равнодушно сапогом откинул
Остывшие седые головни.
Александр Городницкий
1954
Вчерашний день, часу в шестом,
Зашел я на Сенную;
Там били женщину кнутом,
Крестьянку молодую.
Ни звука из ее груди,
Лишь бич свистал, играя...
И Музе я сказал: "Гляди!
Сестра твоя родная!"
Н.А. Некрасов
Кружит Земля, как в детстве карусель,
А над Землей кружат Ветра Потерь,
Ветра потерь, разлук, обид и зла,
Им нет числа, им нет числа.
Им нет числа - сквозят из всех щелей,
В сердца людей, срывая дверь с петель,
Круша надежды и внушая страх,
Кружат ветра, кружат ветра.
Сотни лет и день и ночь вращается
Карусель-Земля,
Сотни лет все ветры возвращаются
Hа круги своя.
Hо есть на свете ветер перемен,
Он прилетит, прогнав ветра измен,
Развеет он, когда придет пора
Ветра разлук, обид ветра.
Сотни лет и день и ночь вращается
Карусель-Земля.
Сотни лет все в жизни возвращается
Hа круги своя.
Завтра ветер переменится,
Завтра прошлому конец.
Он придет, он будет добрый, ласковый
Ветер перемен.
Николай Олев
Я вам песню спою об одном гитаристе,
Он чилийских мальчишек был вожак и кумир.
Я вам песню спою о веселом марксисте,
Он играл на гитаре, а слушал весь мир.
Но представьте себе, что и эта гитара
Для фашистов страшна, будто совесть земли.
В сентябре на допрос взяли Виктора Хара
И гитару его на допрос увели.
Чтоб бежать он не мог — его крепко связали,
Чтобы жить он не мог — расстреляли в ночи,
Чтоб играть он не мог — ему руки сломали, —
И у песни, ребята, есть свои палачи.
С голубых Кордильер открываются дали,
Океанские ветры звенят, как струна.
А гитару его сапогами ломали —
И гитара поэта бывает страшна.
Неоконченный век превращается в старый,
Но не все его песни, увы, хороши.
И сама по себе не играет гитара,
А дана человеку, как голос души.
Так играйте ж, друзья! Бейте в ваши гитары!
Воскрешайте шеренги великих имен!
Чтобы в ваших руках руки Виктора Хара
Продолжали бы песню грядущих времен.
Юрий Визбор
Всегда так было
и всегда так будет:
ты забываешь обо мне порой,
твой скучный взгляд
порой мне сердце студит...
Но у тебя ведь нет такой второй!
Несвойственна любви красноречивость,
боюсь я слов красивых как огня.
Я от тебя молчанью научилась,
и ты к терпенью
приучил меня.
Нет, не к тому, что родственно бессилью,
что вызвано покорностью судьбе,
нет, не к тому, что сломанные крылья
даруют в утешение тебе.
Ты научил меня терпенью поля,
когда земля суха и горяча,
терпенью трав, томящихся в неволе
до первого весеннего луча,
ты научил меня терпенью птицы,
готовящейся в дальний перелет,
терпенью всех, кто знает,
что случится,
И молча неминуемого ждет.
В. Тушнова
Марина Цветаева
Когда я гляжу на летящие листья,
Слетающие на булыжный торец,
Сметаемые – как художника кистью,
Картину кончающего наконец,
Я думаю (уж никому не по нраву
Ни стан мой, ни весь мой задумчивый вид),
Что явственно желтый, решительно ржавый
Один такой лист на вершине – забыт.
1936
«И как мне жить без глаз твоих,
Что глубже всех зеркал?.. –
Ни разу ты не утаил
Огонь, что в них сверкал.
И как мне жить без губ твоих,
Что горячей огня?.. –
Ни разу ты не утаил
Их жара от меня.
Как без кольца сплетённых рук
Жить предлагаешь мне?.. –
Ты, разрывая этот круг,
Сгоришь в своём огне…
Глаза потухнут в тот же миг,
Иссушит губы жар:
Иссякнешь, как в степи родник…»
Но руки он разжал.
«Как станешь жить с избытком сил,
С пылающим огнём?!»
Но он взмолился: «Отпусти!» –
Не вспомнила о нём!
Лариса Патракова
ДВЕ ЛЮБВИ.
То ли все поцелуи проснулись, горя на губах.
То ли машут дворы рукавами плакучих рубах
Убеждая меня белой ночью, дразняще нагой,
от любви дорогой не ходить за любовью другой.
То ли слишком темно на душе,
То ли слишком светло,
То ли белая ночь, то ли ангельское крыло.
Страшно жить без любви, но страшнее, когда две любви
Вдруг сойдутся, как будто в тумане ночном корабли.
Две любви - то ли это в подарок с опасным избытком дано,
То ли это беда прыгнет молнией ночью в окно
Рассекая кровать раскаленным клинком пополам,
Драгоценные некогда письма сжигая как хлам.
Две любви - то ли это любовь, то ли это война,
Две любви невозможны - убийцею станет одна,
Две любви, как два камня скорее утянут на дно,
Я боюсь полюбить, потому что люблю, и давно...
Евгений Евтушенко
Неправда, что время уходит.
Это уходим мы.
По неподвижному времени.
По его протяжным долинам.
Мимо забытых санок посреди сибирской зимы.
Мимо иртышских плесов с ветром неповторимым.
Там, за нашими спинами,—
мгла с четырех сторон.
И одинокое дерево, согнутое нелепо.
Под невесомыми бомбами —
заиндевевший перрон.
Руки, не дотянувшиеся до пайкового хлеба.
Там, за нашими спинами,—
снежная глубина.
Там обожженные плечи деревенеют от боли.
Над затемненным городом
песня:
«Вставай, страна-а!..»
«А-а-а-а...» — отдается гулко, будто в пустом соборе.
Мы покидаем прошлое.
Хрустит песок на зубах.
Ржавый кустарник призрачно топорщится у дороги.
И мы на нем оставляем
клочья отцовских рубах
и надеваем синтетику, вредную для здоровья.
Идем к черте, за которой —
недолгие слезы жен.
Осатанелый полдень.
Грома неслышные гулы.
Больницы,
откуда нас вынесут.
Седенький дирижер.
И тромбонист,
облизывающий пересохшие губы.
Дорога — в виде спирали.
Дорога — в виде кольца.
Но —
отобедав картошкой или гречневой кашей —
историю Человечества
до собственного конца
каждый проходит по времени.
Каждый проходит.
Каждый.
И каждому — поочередно —
то солнечно, то темно.
Мы измеряем дорогу
мерой своих аршинов.
Ибо уже установлено кем-то давным-давно:
весь человеческий опыт —
есть повторенье ошибок...
И мы идем к горизонту.
Кашляем.
Рано встаем.
Открываем школы и памятники.
Звезды и магазины...
Неправда, что мы стареем!
Просто — мы устаем.
И тихо отходим в сторону,
когда кончаются силы.
Роберт Рождественский
Забудем на время о грустном, о вечном забудем.
Войдем в электричку, на станцию Лето прибудем,
Проникнем чудеснейшим образом в сказку, как в чащу,
Где черное озеро спит у березы молчащей,
И жжет бересту моих писем печальная дева,
И лошадь старательно учит, где право, где лево.
Минуя овраги невзгод и холмы невезенья,
Где странные тени мелькают, как ветви оленьи,
В полянах, как боги, на клевере диком возляжем,
И шепотом детские тайны полянам расскажем.
А вечером жаркое пламя забьется как птица,
И золотом выкрасит нашу одежду, и лица.
И будут слова неуместны, а сны - неуемны
Как новые новости птичьи - щедры и бездомны.
Наутро следы - будто влажная строчка в тетради...
Войдем в электричку, и вечность захлопнется сзади.
Сергей Городенский.
Не верю
в принцесс на горошинах.
Верю
в старух на горошинах.
Болезнями огорошенных.
Дремлющих
осторожно...
Они сидят над чаями
возвышенно
и терпеливо,
чувствуя,
как в чулане
дозревает
царство наливок...
Бормочут что-то печальное
и, на шаткий стол опершись,
буквами пишут
печатными
письма —
длиною в жизнь...
Постели им —
не постели.
Лестницы им —
коварны.
Оладьи для них —
толстенны.
А внученьки —
тонковаты...
Кого-то жалея
вечно,
кому-то
вечно мешая,
прозрачны
и человечны,
семенят
по земному шару...
Хотят они всем
хорошего.
Нянчат внучат
покорно...
А принцессы
спят
на горошинах.
И даже
очень спокойно.
Роберт Рождественский
Меня снедает
грусть-тоска по дальним странам
и далеким путешествиям.
Я не живу,
а только жду момента,
чтоб незаметно ускользнуть из дома,
чтоб на работе
отпроситься в долгий отпуск
и уехать, и уехать, и уехать.
Все жду,
когда автомобиль попутный
меня подкинет на пять тысяч километров.
Все жду,
когда песочные часы,
которые до этого молчали,
пробьют двенадцать раз.
Все жду,
когда автобус издалека
затормозит у нашего подъезда.
Все жду,
когда настанет время,
чтобы тонуть, переплывая в одиночку
морской пролив, проток озерный.
Чтобы заблудиться на велосипеде
ночью зимой в лесу.
Чтобы ломиться в запертые двери
"Домов крестьянина",
спасаясь от бурана.
Вы молчите...
Вы говорите
про семейный долг,
служебные обязанности.
Напоминаете,
что меня связали
узы дружбы, путы сердца...
Вы знаете,
я все-таки уеду,
хотя бы на трамвае:
динь-динь-динь-динь!
Вот, у меня уж и билет к кармане.
Вы знаете, я все-таки уеду,
хотя бы на качелях,
и вернусь нескоро.
Сергей Кулле
1963
Спасение наше - друг в друге,
в божественно замкнутом круге,
куда посторонним нет входа,
где третье лицо - лишь природа.
Спасение наше - друг в друге,
в разломленной надвое вьюге,
в разломленном надвое солнце.
Все поровну. Этим спасемся.
Спасение наше - друг в друге:
в сжимающем сердце испуге
вдвоем не остаться, расстаться
и в руки чужие достаться.
Родители нам - не защита.
Мы дети друг друга - не чьи-то.
Нам выпало нянчиться с нами.
Родители наши - мы сами.
Какие поддельные страсти
толкают к наживе и власти,
и только та страсть неподдельна,
где двое навек неотдельны.
Всемирная слава - лишь призрак,
когда ты любимой не признан.
Хочу я быть всеми забытым
и только в тебе знаменитым!
А чем я тебя обольщаю?
Бессмертье во мне обещаю.
Такую внутри меня славу,
которой достойна по праву.
Друг в друга навек перелиты,
мы слиты. Мы как сталактиты.
И северное сиянье -
не наше ли это слиянье?
Людей девяносто процентов
не знают любви полноценной,
поэтому так узколобы
апостолы силы и злобы.
Но если среди оскопленных
осталось лишь двое влюбленных,
надеяться можно нелживо:
еще человечество живо.
Стоит на любви все живое.
Великая армия - двое.
Пусть шепчут и губы и руки:
"СПАСЕНИЕ НАШЕ - ДРУГ В ДРУГЕ".
Евг. Евтушенко
В АЛЬБОМ НАТАЛЬИ СКАВРОНСКОЙ
Осень. Оголенность тополей
раздвигает коридор аллей
в нашем не-именьи. Ставни бьются
друг о друга. Туч невпроворот,
солнце забуксует. У ворот
лужа, как расколотое блюдце.
Спинка стула, платьица без плеч.
Ни тебя в них больше не облечь,
ни сестер, раздавшихся за лето.
Пальцы со следами до-ре-ми.
В бельэтаже хлопают дверьми,
будто бы палят из пистолета.
И моя над бронзовым узлом
пятерня, как посуху - веслом.
"Запираем" - кличут - "Запираем!"
Не рыдай, что будущего нет.
Это - тоже в перечне примет
места, именуемого Раем.
Запрягай же, жизнь моя сестра,
в бричку яблонь серую. Пора!
По проселкам, перелескам, гатям,
за семь верст некрашеных и вод,
к станции, туда, где небосвод
заколочен досками, покатим.
Ну, пошел же! Шляпу придержи
да под хвост не опускай вожжи.
Эх, целуйся, сталкивайся лбами!
То не в церковь белую к венцу -
прямо к света нашего концу,
точно в рощу вместе за грибами.
Октябрь 1969, Коктебель
Иосиф Бродский
Вы здесь » Форум "Д и л и ж а н с ъ" » Поэзия » Любимые стихотворения