И опять мается по платформе и зевает жандарм, и, когда, отвернувшись, проходит мимо меня, я чувствую, что ему стыдно,— он меня ненавидит. А я гляжу на его сильные руки, вяло болтающиеся в рукавах, на его нестройно брякающие шпоры и повисшую шашку — и мне все кажется, что это не настоящее, что в ножнах совсем нет шашки, которой можно зарубить, а в кобуре нет револьвера, которым можно насмерть застрелить человека. И самый мундир его — тоже не настоящее, а так, нарочно, какой-то странный маскарад среди белого дня, пред апрельским правдивым солнцем, среди простых работающих людей и хлопотливых кур, собирающих зерна под заснувшим вагоном.

Но порою... порою мне становится за кого-то страшно. Уж очень он скучает...

Леонид Андреев, "На станции"

Один бывший жандарм после революции стал служить кем-то в редакции в одном из южных городов России. Обыкновенно он был угрюм и молчалив, но иногда он становился в дверях редакции, крестил свои усы и сообщал присутствующим разные интересные вещи. Так например, один раз он сказал.
– В Америке изобрели такую машинку, что её пососёшь, и на едьбу* не тянет. Совсем не тянет.

Даниил Иванович Хармс

* - От слова еда (прим. автора)

Волна безумного счастья захлестнула мистера Левера. «Я победил», — подумал он. Это письмо станет последней весточкой, которую компания получит от Дэвидсона. Младший партнер вскроет его в обшитом темным деревом кабинете брюссельского офиса. Постучит по вставным зубам кончиком авторучки «Уотермен» и пойдет к мсье Гольцу. «Принимая во внимание все эти факторы, я рекомендую принять предложение...» Они отправят соответствующую телеграмму Лукасу. Что касается Дэвидсона, то точную дату смерти представителя компании в этой африканской стране установить не удастся. В Либерию отправится другой старатель, а драга... Мистер Левер тщательно скопировал подпись Дэвидсона на чистом листе бумаги. Результат его не удовлетворил. Он перевернул лист с оригиналом подписи, скопировал еще раз, чтобы не мешало собственное представление о том, как пишутся буквы. Получилось несколько лучше, но еще не так, как хотелось бы. Он отложил бумагу и стал искать ручку Дэвидсона. Нашел и принялся покрывать чистый лист все новыми и новыми подписями. За этим занятием он и заснул. Проснулся через час и обнаружил, что фонарь-«молния» погас: закончилось масло. Оставалось только сидеть у кровати Дэвидсона и дожидаться рассвета. Один раз его укусил в лодыжку москит. Мистер Левер хотел его прихлопнуть, но опоздал: негодяй успел улететь. Когда рассвело, мистер Левер увидел, что Дэвидсон мертв. «Вот бедняга», — пробормотал он, не разжимая губ, во рту после бессонной ночи оставался неприятный привкус. Эти слова прозвучали как отголосок былой порядочности.
...
Но вы, читатель, перед глазами которого сейчас эта страница, знаете гораздо больше, чем мистер Левер, вы можете проследить путь москита от раздувшегося негра в яме до палатки Дэвидсона и лодыжки мистера Левера, и вы, возможно, верите в Бога, доброго Бога, с пониманием относящегося к человеческим слабостям, решившего подарить мистеру Леверу три дня счастья, три дня среди долгой полосы неудач, когда его, с поддельным письмом Дэвидсона в кармане и желтой лихорадкой в крови, будут нести через лес.

Грэм Грин, "Шанс мистера Левера" (др. перевод: "Удача мистера Ливера")

Айболит: Но это же возмутительно!
Чичи: Все возмущаются.
Айболит: Так нужно с ним поговорить!
Чичи: Но с ним никто не разговаривает.
Айболит: А он?
Чичи: А он бегает по Африке и всех убивает и грабит!
Айболит: Но это же возмутительно!
Чичи: Все возмущаются.
Айболит: Так нужно с ним... впрочем, это опять всё с начала!

Один из моих самых-самых любимых фильмов "Айболит-66"

Учитель истории вызвал Бобо. Вопросы и ответы звучат так, словно это не урок, а какая-то викторина. Преподаватель - худенький  человечек,  похожий на усталую лошадь. Он непрерывно курит. Затянувшись, он вынимает  сигарету изо рта, задает вопрос, потом вновь затягивается. Говорит  он  вполголоса, овершенно безразличным тоном.  Единственное,  что  по-настоящему  волнует учителя: как бы не уронить пепел с сигареты. Но он  любит,  чтобы  столбик пепла был как можно длиннее.
   - Чей сын Друз?
   - Тиберия.
   - Куда удалился Тиберий, когда отошел от управления государством?
   - На Капри.
   - Убийство Агриппины?
   - Шестьдесят девятый.
   Учитель делает пометку на лежащем перед ним листке. Бобо, обеспокоенный этим, спрашивает:
   - Что, разве не в шестьдесят девятом?
   Учитель медленно вынимает изо рта сигарету,  следя  за  тем,  чтобы  не стряхнуть пепел. И говорит вполголоса:
   - Нет. В пятьдесят девятом.

   Бобо с  досадой  ударяет  кулаком  по  кафедре,  отчего  столбик  пепла обламывается и падает. Учитель в отчаянии закрывает лицо руками. И,  не  в силах сдерживаться, начинает истерически кричать:
   - Я с тобой с ума сойду! Ты меня доконаешь!

Тонино Гуэрра, Федерико Феллини, "Амаркорд"