Форум "Д и л и ж а н с ъ"

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Форум "Д и л и ж а н с ъ" » Библиофилия » Книга и читатель... в прозе и стихах.


Книга и читатель... в прозе и стихах.

Сообщений 41 страница 60 из 109

41

Стихотворение-фельетон Саши Черного "Ламентации".

Хорошо при свете лампы
Книжки милые читать.
Пересматривать эстампы
И по клавишам бренчать, -

Щекоча мозги и чувство
Обаяньем красоты,
Лить душистый мед искусства
В бездну русской пустоты ...

В книгах жизнь широким пиром
Тешит всех своих гостей,
Окружая их гарниром
Из страданий и страстей:

Смех, борьба и перемены,
С мясом вырван каждый клок!
А у нас... углы да стены
И над ними потолок.

Но подчас, не веря мифам,
Так событий личных ждешь!
Заболеть бы что ли тифом,
Учинить бы, что ль, дебош?

В книгах гений Соловьевых,
Гейне, Гете и Золя,
А вокруг от Ивановых
Содрогается земля.

На полотнах Магдалины,
Сонм Мадонн, Венер и Фрин,
А вокруг кривые спины
Мутноглазых Акулин.

Где событья нашей жизни,
Кроме насморка и блох?
Мы давно живем,как слизни,
В нищете случайных крох.

Спим и хнычем. В виде спорта,
Не волнуясь,не любя,
Ищем бога, ищем черта,
Потеряв самих себя.

И с утра до поздней ночи
Все,от крошек до старух,
Углубив в страницы очи,
Небывалым дразнят дух.

В звуках музыки - страданье,
Боль любви и шепот грез,
А вокруг одно мычанье,
Стоны, храп и посвист лоз.

Отчего? Молчи и дохни.
Рок - хозяин, ты - лишь раб.
Плюнь, ослепни и оглохни,
И ворочайся, как краб!

...Хорошо при свете лампы
Книжки милые милые читать,
Перелистывать эстампы
И по клавишам бренчать.

0

42

Каждая книга - это мумифицированная душа, сохраняющая от забвения в саване из навощенной холстины, выделанной кожи и печатной краски. Под переплетом каждой правдивой книги заключена концентрированная суть человека. Личности писателей стали легкими тенями, тела их превратились в прах, а в вашем расположении - их истинный дух.

Артур Конан Дойл

0

43

Увы, дорогие друзья,
Что толку - страдать и влюбляться,
И горько в подушку рыдать
Безумной весенней порой!
Ведь девушкам нашей мечты -
Давно уже за восемнадцать,
И граф Монте-Кристо уже -
Не самый любимый герой.

Уж мы уж давно уж - не те,
Хоть хочется верить, что те же,
Смешно ведь с таким животом
Гулять в мушкетерском плаще!
И старым стихам, про любовь,
Мы верим все реже и реже,
А новых стихов про любовь
Уже не читаем вообще.

Надел шевалье Д'Артаньян
Кепчоночку модного кроя,
А шляпу с гусиным пером
Стыдливо засунул в нужник.
И хочешь, не хочешь,
Но факт - совершенно иные герои
Глядят на тебя со страниц
Твоих сберегательных книг.

Увы, дорогие друзья,
Все в жизни известно заране:
Сначала - мы все ого-го,
А после - весьма и весьма...
И нам остается одно:
Залечь на скрипучем диване,
И дрыхнуть, прикрывши глаза
Любимым романом Дюма.

А.И. Иващенко, Г.Л. Васильев

0

44

Я иногда спрашиваю себя: видит ли заурядный читатель в литературе что-либо иное, кроме волшебной сказки? Мы пишем свои произведения кровью своего сердца. Мы вопрошаем свою совесть, следует ли так обнажать тайны своего сердца? Заурядный читатель не понимает, что мы писали своей кровью: она для него чернила. Все тайны нашей души он считает за вымысел, "Жила-была девушка по имени Анжелина, и любила она молодого человека по имени Эдвина". Он, заурядный читатель, воображает, что Анжелина, делясь с ним своими чудными мыслями, только повторяет наши слова. Он не в состоянии понять, что Анжелина более живой человек, чем какая-нибудь мисс Джонс, катающаяся с ним по утрам в автомобиле и так мило, так интересно умеющая рассуждать о повести, где говорится про погоду.

Джером К. Джером  "Они и я"

0

45

А.Ч. написал(а):

.
И нам остается одно:
Залечь на скрипучем диване,
И дрыхнуть, прикрывши глаза
Любимым романом Дюма.

Это про меня, причем дословно.)))

0

46

Олав Магнус (1490--1558)

     Создатель этой книги -- Олав Магнус,
     Священник, верный Риму в грозный век,
     Когда весь Север обратился к Гусу,
     Уиклифу  и Лютеру. Расставшись
     С Большой Медведицей, по вечерам,
     В Италии, он находил отраду,
     Творя историю своих краев
     И дополняя россказнями даты.
     Однажды -- лишь однажды! -- я держал
     В руках ту книжицу. Года не стерли
     Пергаментный старинный переплет,
     Курсив, неотразимые гравюры
     На меди и добротные столбцы
     Латыни. Помню то прикосновенье.
     О непрочтенный и бесценный том,
     Твоя недосягаемая вечность
     Тем временем вступила в Гераклитов
     Поток, опять смывающий меня.

Х.Л.БОРХЕС, перевел с испанского Б.Дубин.

0

47

ЧИТАТЕЛИ

     Я думаю о желтом человеке,
     Худом идальго с колдовской судьбою,
     Который в вечном ожиданье боя
     Так и не вышел из библиотеки.
     Вся хроника геройских похождений
     С хитросплетеньем правды и обмана
     Не автору приснилась, а Кихано,
     Оставшись хроникою сновидений.
     Таков и мой удел. Я знаю: что-то
     Погребено частицей заповедной
     В библиотеке давней и бесследной,
     Где в детстве я прочел про Дон Кихота.
     Листает мальчик долгие страницы,
     И явь ему неведомая снится.

Х.Л.БОРХЕС, перевел Б.Дубин.

0

48

Каждого человека ждёт в бескрайней книжной вселенной одна единственная книга, которая и превратит его в настоящего читателя.

Анна Гавальда  "Просто вместе"

0

49

Исходя  из  материалистической  идеи  о   том, что временное удовлетворение    матпотребностей    произошло,   можно   переходить   к удовлетворению духпотребностей.  То  есть  посмотреть кино, телевизор, послушать народную   музыку,   или   попеть   самому   и  даже  почитать какую-нибудь книгу,  скажем,  "Крокодил" или там газету...

Аркадий и Борис Стругацкие "Понедельник начинается в субботу"

0

50

Чтобы воспринять все, что может дать какое-либо гениальное произведение, необходимо медленное чтение и продолжительная остановка перед тем, как перейти к другому произведению.

Бэн А.

0

51

Среди массы бумаг, книг,  прошлогодних  газет,  ветхих стульев, сапог, халатов, кинжалов и колпаков,  на  маленькой,  обитой  сизым  коленкором   кушетке   спала   его хорошенькая жена,  Амаранта.  <...>
     И Зинзага, сделав большие глаза, потряс кушетку.  С  Амаранты  медленно сползла какая-то книга и, шелестя, шлепнулась об пол. Романист поднял книгу, раскрыл ее,  взглянул  и  побледнел.  Это  была  не  какая-то и отнюдь не какая-нибудь книга, а его последний роман, напечатанный на средства графа
дон  Барабанта-Алимонда,  -  роман "Колесование в Санкт-Московске сорока четырех  двадцатиженцев",  роман,  как  видите,  из  русской,  значит  самой интересной жизни - и вдруг...
     -  Она  уснула,  читая  мой  роман!?!  -  прошептал  Зинзага.  -  Какое неуважение к изданию графа Барабанта-Алимонда и к трудам  Альфонсо  Зинзаги, давшего ей славное имя Зинзаги!
     - Женщина! - гаркнул Зинзага во все свое португальское горло и  стукнул кулаком о край кушетки.
     Амаранта глубоко вздохнула, открыла свои черные глаза и улыбнулась.
     - Это ты, Альфонсо? - сказала она, протягивая руки.
     - Да, это я!.. Ты спишь? Ты... спишь?.. - забормотал  Альфонсо, садясь на дрябло-хилый стул. - Что ты делала перед тем, как уснула?
     - Ходила к матери просить денег.
     - А потом?
     - Читала твой роман.
     - И уснула? Говори! И уснула?
     - И уснула... Ну, чего сердишься, Альфонсо?
     - Я не сержусь, но мне кажется оскорбительным, что ты так легкомысленно относишься к тому, что если еще и не дало, то даст  мне  славу!  Ты  уснула, потому что читала мой роман!

А.П. Чехов "Жены артистов"

0

52

Жилище Трефузиса можно было описать одним словом.
Книги.
Книги, книги и книги. А за ними, как раз когда созерцатель мог соблазниться мысль, что увидел их все, - снова книги. Ходить здесь удавалось лишь по тропам, проложенным между штабелями книг. Человек, продвигавшийся среди доходящих ему до пояса книжных стопок, ощущал себя попавшим а лабиринт. Сам Трефузис называл эту комнату "либраринтом". Места, где можно было присесть, походили на лагуны в коралловых рифах книг.
<...>
Трефузис же относился к книгам неодобрительно.
- Пустая трата деревьев, - сказал он однажды. - Дурацкие, некрасивые, неуклюжие, тяжелые штуковины. Чем скорее техника отыщет им надежную замену, тем лучше.
<...>
- Книги - это не святые реликвии, - сказал в тот раз Трефузис. - Слова могут быть моей религией, но, когда дело доходит до богослужения, я предпочитаю церковь самую низкую. Храмы и кумиры мне не интересны. Суеверное идолопоклонство, присущее буржуазной одержимости книгами, досаждает мне до чрезвычайности. Подумайте, сколько детей забросило чтение, лишь потому, что какой-то ханжа выбранил их за слишком небрежно перевернутую страницу. Мир полон людей, любящих повторять, что к книгам "следует относиться с уважением". Но говорил ли нам кто-нибудь, что с уважением следует относиться к словам? Нас с ранних лет учат почитать лишь внешнее и видимое. Совершенно жуткие литературные типы бормочут нечто бессвязное о книгах как об "объектах". Да, это первое издание. Ещё и подарок Ноэля Аннана. Но уверяю вас, грязная желтая livre de poche принесла бы мне пользу не меньшую. Разумеется, я признаю щедрость Ноэля. Однако книга - это всего лишь продукт технологии. Если людям нравится собирать их и платить за ту или иную немалые деньги - тем лучше. Пусть они только не притворяются, что это призвание более высокое и разумное, чем коллекционирование табакерок или картинок из упаковок жевательной резинки. Я могу читать книгу, могу использовать её в качестве пепельницы, пресс-папье, дверного стопора или даже орудия, которое можно метнуть в глупого юнца, отпустившего бессмысленное замечание.

Стивен Фрай  "Лжец"

0

53

Право, приятно,
Когда развернёшь наугад
Древнюю книгу
И в сочетаниях слов
Душу родную найдёшь.

Татибана Акэми

0

54

О! по самодовольству, глубоко прорезавшему на лице слово: педант! - по этой бандероле, развевающейся на лбу каждого бездарного труженика учености, по бородавке на щеке вы угадали бы сейчас будущего профессора элоквенции, Василия Кирилловича Тредьяковского. Он нес огромный фолиант под мышкою. И тут разгадать не трудно, что он нес - то, что составляло с ним: я и он, он и я Монтаня, свое имя, свою славу, шумящую над вами совиными крыльями, как скоро это имя произносишь, власяницу бездарности, вериги для терпения, орудие насмешки для всех возрастов, для глупца и умного. Одним словом, он нес "Телемахиду", это высокое произведение, которое почти целый век, то есть до появления "Александроиды", не имело ничего себе равного.

Иван Иванович Лажечников "Ледяной дом"

0

55

После такого внушения даже человек откажется от чтения, но Бим – нет: он долго и внимательно смотрел на книги, склоняя голову то на один бок, то на другой. И, видимо, решил так: раз уж нельзя эту, возьму другую. Он тихонько вцепился в корешок и утащил это самое под диван, там отжевал сначала один угол переплета, потом второй, а забывшись, выволок незадачливую книгу на середину комнаты и начал терзать лапами играючи, да еще и с припрыгом.
Вот тут-то он и узнал впервые, что такое «больно» и что такое «нельзя». Хозяин встал из-за стола и строго сказал:
– Нельзя! – и трепанул за ухо. – Ты же мне, глупая твоя голова, «Библию для верующих и неверующих» изорвал. – И опять: – Нельзя! Книги – нельзя! – Он еще раз дернул за ухо.
Бим взвизгнул да и поднял все четыре лапы кверху. Так лежа на спине, он смотрел на хозяина и не мог понять, что же, собственно, происходит.
– Нельзя! Нельзя! – долбил тот нарочито и совал снова и снова книгу к носу, но уже не наказывал. Потом поднял щенка на руки, гладил и говорил одно и то же: – Нельзя, мальчик, нельзя, глупыш. – И сел. И посадил на колени.
Так в раннем возрасте Бим получил от хозяина мораль через «Библию для верующих и неверующих». Бим лизнул ему руку и внимательно смотрел в лицо.

Гавриил Троепольский "Белый Бим Черное ухо"

0

56

Всевозможные разновидности книги как объекта не изменили ни ее назначения, ни ее синтаксиса за более чем пять веков. Книга – как ложка, молоток, колесо или ножницы. После того, как они были изобретены, ничего лучшего уже не придумаешь. Вы не сделаете ложку лучше, чем она есть… В 16-м веке венецианскому печатнику Альду Мануцию пришла в голову великая идея сделать книгу карманного формата, которую гораздо легче возить с собой. Насколько я знаю, более эффективного способа перемещения информации так и не было изобретено. Даже компьютер со всеми его гигабайтами должен быть включен в сеть. С книгой таких проблем нет. Повторяю: книга – как колесо.

Жан-Клод Карьер, Умберто Эко "Не надейтесь избавиться от книг!"

0

57

... так как дом был большой, то Незнайке пришлось задрать голову слишком высоко. От этого шляпа слетела с его головы. Он нагнулся, чтоб поднять шляпу, но тут вдруг случилось непредвиденное происшествие. Как раз в это время по улице шел малыш, по имени Листик, и читал на ходу книжку, которая называлась "Удивительные приключения замечательного гусенка Яшки". Этот Листик был из тех книгоглотателей, которые могут читать книги в любых условиях: и дома, и на улице, и за завтраком, и за обедом, при свете и в темноте, и сидя, и лежа, и стоя, и даже на ходу.

Николай Носов. "Незнайка в Солнечном городе".

0

58

Констатин Ваншенкин

Надпись на книге

Я приобрел у букинистов
Книжонку пухлую одну,
Где океана рев неистов
И корабли идут ко дну.

Она была грязна, потерта,-
Обыкновенное старье,
Но ей цена была пятерка,
И я в дорогу взял ее.

В ней было все: любви рожденье,
Добра над мраком торжество
И о простуде рассужденья,-
Но как написано мертво!

В тягучей этой веренице
(Проливы, шпаги, парики)
На сто семнадцатой странице
Я встретил надпись от руки.

И в ней была такая сила,
Что сердце дрогнуло слегка.
"Я вас люблю!"- она гласила,
Та рукописная строка.

Я замер,- вы меня поймете,
Перевернул страницу враз
И увидал на обороте:
"Я тоже полюбила вас..."

И предо мною словно вспышка -
Тенистый сад, речонки гладь.
Она:- Простите, что за книжка?
Он:- Завтра дам вам почитать...

...Я ехал в ночь. Луна вставала.
Я долго чай дорожный пил
И не досадовал нимало,
Что книжку глупую купил.

И, как в магическом кристалле,
Мне сквозь огни и времена
"Я вас люблю!"- в ночи блистали
Торжественные письмена.

1957

Отредактировано Леди Осень (05.10.2014 20:41:13)

0

59

Барто Агния

Книжки под дождем.

Шумит над лагерем гроза,
Гремит июльский гром.
Вдруг без плаща, без картуза
Вбегает мальчик в дом.
С него вода течёт рекой.
Откуда он? Кто он такой?
— Постойте, дело не во мне! —
Кричит этот чудак.—
Промокли книжки на спине!
Спасайте мой рюкзак!
Промокли сказки, том второй.
«Кот в сапогах» совсем сырой!
— Чудак, с тебя течёт вода!
Ты объясни нам, кто ты? —
А он твердит: — Беда! Беда!
Сырые переплёты!
Я из колхоза «Большевик»,
Меня зовут Алёша.
В овраге дождь меня настиг,
А я же книгоноша.—
Он трёт промокший переплёт,
Он дышит на обложку.—
Я пережду, гроза пройдёт —
И снова в путь-дорожку.
Теперь почтительно, на «вы»,
С ним говорят ребята:
— Вы мокрый с ног до головы,
Зачем спешить куда-то? —
Девчонки, несколько подруг,
Приносят доску и утюг:
— Сейчас мы всё уладим —
Обложки мы прогладим.
Промокли сказки, том второй!
«Кот в сапогах» совсем сырой,
Как будто был под душем.
Сейчас его просушим!
И вам рубашку заодно
Сейчас прогладит Варя.
— Да я просох давным-давно!
Их уверяет парень.
В одну минуту на своём
Девчонки настояли —
Сидит Алёша за столом
И сохнет в одеяле.
Но вот проглажен переплёт,
За ним другой и третий.
И летний дождь уже не льёт,
И в окна солнце светит.
Повеселело всё кругом,
И высох «Кот» под утюгом.
Надев рубашку и рюкзак,
Сказал Алёша:— Значит, так —
Спасибо за заботы!
— А все в ответ: — Ну что ты!
Кричат девчонки: — Добрый путь,
Ты загляни к нам как-нибудь!
Смеётся он: — Привет пока!
Приду, когда промокну! —
И, провожая паренька,
Весь лагерь смотрит в окна.

0

60

Если книгам суждено было пойти на корм животным, то я стану самым прожорливым из хищников. Я читала дни напролет. Заканчивая страницу, я ее тотчас вырывала и заглатывала не жуя. Вскоре я научилась различать вкус и питательные свойства каждого автора, каждого текста, каждого литературного стиля или течения. <...> Во время одной из своих первых трапез я пообедала ранним испанским изданием Кихота; тем же вечером, находясь под впечатлением Однорукого из-под Лепанто, поужинала Назидательными новеллами, а на следующий день – вот какое потрясение у меня вызвало мое открытие – я проглотила в качестве завтрака очаровательное издание Идальго Кабальеро на французском, за которое мне пришлось сразиться с крысами лицом к лицу. Затем последовал изысканный экземпляр первого издания Страданий молодого Вертера, а на ужин – настоящая, гастрономическая оргия – Тысяча и одна ночь. Расправившись с Опытами Монтеня, я принялась лакомиться Филиппом де Комином, маркизой де Севинье и герцогом Сен-Симоном. Я все еще храню три последние страницы Декамерона и финал Гаргантюа и Пантагрюэля: они доставляют мне столь великое наслаждение, что я удерживаю себя от того, чтобы доесть их. Я буквально проглотила Поцелуи Иона Секунда, а заодно и Ариосто, Овидия, Вергилия, Катулла, Лукреция и Горация. Дошло даже до того, что я отведала сколь неудобоваримые, столь и великолепные Рассуждения о методе, а за ними следом – Страсти души.

Федерико Андахази  "Милосердные"

0


Вы здесь » Форум "Д и л и ж а н с ъ" » Библиофилия » Книга и читатель... в прозе и стихах.