Шум дождя мне ближе иногда
Слов людских – мы слушать их устали, –
Падай с неба, светлая вода,
Прямо в душу, полную печали!

Грохнись в ноги музыке земной,
Бей тревогу в поисках истока, –
Тем, что жизнь проходит стороной,
Мы и так обмануты жестоко.

Падай с неба, память о былом,
Припадай к траве преображённой,
Чтоб не бить грядущему челом
Посреди страны полусожжённой.

Лейся в чашу, терпкое вино,
Золотое марево утраты, –
Мне и так достаточно давно
Слёз и крови, пролитых когда-то.

Где-то там, за гранью тишины,
Есть земля, согретая до срока
Тем, что ждать мы впредь обречены –
Ясным светом с юга и с востока.

Не томи избытком доброты,
Не пугай внимания нехваткой, –
В том, что явь не пара для мечты,
Важен привкус – горький, а не сладкий.

Потому и ратуй о родном,
Пробивай к неведомому лазы,
Чтоб в листве, шумящей за окном,
Исчезали века метастазы.

Может, весть извне перелилась
Прямо в сердце, сжатое трудами?
Дождь пришёл – и песня родилась,
Чтобы стать легендою с годами.

В. Алейников.

Мария Вега

Моё предвечернее счастье, большой, озарённый покой…
Раскрыты прозревшие окна над светлой, чужою рекой,
И барки чужие проходят, и призрачный груз невесом,
И лёгок, среди декораций, мой маленький карточный дом.
Всё, может быть, только приснилось: дорога, туман, тополя,
Печаль неудавшейся встречи, и звёзды, и эта земля,
Которая тоже уходит, которой не будет сейчас,
И мой человеческий, бедный, неправдоподобный рассказ.

ЛИСТЬЯ

Не знаю, право, что сказать,
Когда нахлынуло былое, –
Но листьев невидаль опять
Меня задела за живое.

Они, осмысленно светлы,
В глуши, единственно возможной,
Смущают ветви и стволы
Своей решимостью тревожной.

И кто такое предпочтёт
Приюту ветреного края,
Тому и славу и почёт
Не преградят – я это знаю.

Тому и в мыслях нелегко
Ловить осмысленную робость,
Ему и птичье молоко –
Незаменимая подробность.

К нему предвестницами благ
Придут и вера и отвага –
И не покинет ни на шаг
Предусмотрительная тяга.

Он неспроста твердит впотьмах,
Что дар блаженный есть у слова –
Строку засчитывать за взмах
Крыла наития ночного.

И потому-то не до сна
Ни сердцу, ждущему такого,
Что может жертвенность одна
Открыть средь гомона мирского,

Ни беспокойному уму,
Который в силах лишь порою
Постичь незнамо почему
Существования устои.

В. Алейников

Оттого-то и дружба ясна,
Что молчание – встречи короче, –
Не напрасно взрастила весна
Петербургские белые ночи.

Сколько песен ни пел я во тьме,
Никого не винил поневоле, –
Я скажу предстоящей зиме:
«Поищи-ка прощения в поле,

Не тревожь ты меня, не брани,
Не забрасывай снегом кромешным,
А наследную чашу верни,
Напои расставанием грешным».

Никогда я душой не кривил –
А когда распознал бы кривинку,
Сколько раз бы всерьёз норовил
Извести себя, всем не в новинку.

Да и женщинам страсти черта
Никогда не даётся украдкой –
В уголке огорчённого рта
Залегает пригревшейся складкой.

Нет ни дня, ни минуты, ни сна,
Чтобы зову остыть круговому –
Оттого благодарен сполна
Я вниманию их роковому.

Ни за что мне теперь не помочь –
Но светлее, чем ночи бездонность,
Пропадает, не сгинувши прочь,
Несусветная наша бездомность.

И склонившись к кому-то на грудь,
Покидая поспешно столицу,
Я пойму вашу тайную суть,
Петербургские светлые лица.

В. Алейников