***
Чтобы было, как я люблю, — я тебе говорю, —
надо еще пройти декабрю, а после январю.
Я люблю, чтобы был закат цвета ранней хурмы
и снег оскольчат и ноздреват — то есть распад зимы:
время, когда ее псы смирны, волки почти кротки
и растлевающий дух весны душит ее полки.
Где былая их правота, грозная белизна?
Марширующая пята растаптывала, грузна,
золотую гниль октября и черную — ноября,
недвусмысленно говоря, что все уже не игра.
Даже мнилось, что поделом белая ярость зим:
глотки, может быть, подерем, но сердцем не возразим.
Ну и где триумфальный треск, льдистый хрустальный лоск?
Солнце над ним водружает крест, плавит его, как воск.
Зло, пытавшее на излом, само себя перезлив,
побеждается только злом, пытающим на разрыв,
и уходящая правота вытеснится иной —
одну провожает дрожь живота, другую чую спиной.
Я начал помнить себя как раз в паузе меж времен
— время от нас отводило глаз, и этим я был пленен.
Я люблю этот дряхлый смех, мокрого блеска резь.
Умирающим не до тех, кто остается здесь.
Время, шедшее на убой, вязкое, как цемент,
было занято лишь собой, и я улучил момент.
Жизнь, которую я застал, была кругом не права
— то ли улыбка, то ли оскал полуживого льва.
Эти старческие черты, ручьистую болтовню,
это отсутствие правоты я ни с чем не сравню…
Я наглотался отравы той из мутного хрусталя,
я отравлен неправотой позднего февраля.
Но до этого — целый век темноты, мерзлоты.
Если б мне любить этот снег, как его любишь ты
— ты, ценящая стиль макабр, вскормленная зимой,
возвращающаяся в декабрь, словно к себе домой,
девочка со звездой во лбу, узница правоты!
Даже странно, как я люблю все, что не любишь ты.
Но покуда твой звездный час у меня на часах,
выколачивает матрас метелица в небесах,
и в четыре почти черно, и вовсе черно к пяти,
и много, много еще чего должно произойти.
Д.Быков
