— Боюсь, что выражение молитвенного экстаза уже не вернуть, — сказал он себе. —  Почему  бы  не  назвать  его  "Мефистофелем"?  Нет,  это  слишком затасканно. "Друг венецианского дожа" — вот это свежее.  Впрочем,  ему  не пойдет кольчуга, это будет  слишком  напоминать  наш  легендарный  Камелот. А  что,  если  облечь его в пурпуровую мантию и окрестить "Член священной коллегии"? Это покажет и юмор автора и его знакомство с историей Италии в средние века. Вот  и  у Бенвенуто Челлини, — продолжал Хэррингей, — есть портреты, где в одном  из углов чуть светится золотая чаша, — очень  остроумно!  Но  чтобы  оттенить цвет лица моего итальянца, надо придумать что-то другое.

Герберт Уэллс, "Искушение Хэррингея"

   — А теперь,— сказал он ребенку,— возьми вот этот нож и ударь им меня в грудь, и терзай мою плоть, пока не увидишь на моем лице бледности смерти. И тогда, — если я умер, от моего тела должно отлететь нечто живое, — это знак для тебя, что душа моя предстала пред богом. И когда ты это увидишь, беги скорее к моей школе и созови всех моих учеников, чтобы они пришли и убедились, что душа их учителя покинула его тело, а все, чему он учил их, была ложь, ибо бог есть и он наказует грешника, и рай есть, и ад, и у человека есть бессмертная душа, которой суждено либо вечное счастье, либо вечные муки.
   — Я помолюсь, — сказал ребенок, — чтобы набраться смелости исполнить вашу просьбу.
   И он опустился на колени и начал молиться. Потом встал,
взял нож и вонзил его священнику прямо в сердце и еще раз, и еще, пока не растерзал его плоть. И все равно священник еще жив, хотя страдания его были ужасны. Но пока не истекли двадцать четыре часа, он не мог умереть.
   Наконец мучения кончились, и покой смерти отразился на его лице. И тогда ребенок увидел прелестное живое существо с четырьмя белоснежными крылышками, которое поднялось в воздух от мертвого тела и запорхало над головой мальчика.
   Он бросился за учениками. И только они увидели это существо, как сразу поняли, что это душа их учителя. Они с удивлением и трепетом следили за ней, пока она не скрылась из глаз за облаками.
   Это была первая бабочка, которую увидели в Ирландии. А теперь люди знают, что бабочки — это души умерших, которые ждут, когда их впустят в чистилище, чтобы через муки обрести чистоту и покой.

"Душа-бабочка", ирландская сказка

  — Нет, нет, нет, — сказал Пестель, — об этом я и не слыхивал...
   Будучи человеком прилежным, наш герой первоначально намеревался в точности, то есть троекратно, воспроизвести на бумаге услышанное отрицание, но, глянув оцепенело на круглое, с маленькими глазками лицо Пестеля, весь возмутился от неприязни к этому лицу и решительно оставил отрицание в единственном числе.
   "Нет никогда ничего таковаго не рассказывал, ибо никогда подобных мыслей не держал в преступной своей голове...." — записал Авросимов, и ему захотелось крикнуть что-нибудь оскорбительное в ответ на эту заведомую ложь, но он сдержал себя усилием воли и еще ниже пригнулся к листу, хотя сомнения, вспыхнувшие в нем после того, как Пестеля усадили в кресло, не утихли, а, напротив, возгорелись сильнее и жарче.
   "...Что же касается до денег взаймы, то я неоднократна разным своим знакомым таковыя давал и ничего в том не считаю дурного..."
   И впрямь, чего ж дурного? Прошлым летом Авросимов сам давал взаймы соседу Кириллову триста рублей ассигнациями до Рождества, хотя матушка и обижалась, а он все же дал, памятуя о доброте соседа и о его выручках, что, по нынешним временам, большая редкость. И как вы, матушка, этого не понимаете!
   "...но чтобы я давал на прогоны для курьера опщества, то сего никогда не бывало, ибо ни к какому такавому опществу не принадлежал..."

Булат Окуджава, "Бедный Авросимов"

Р а з о р в а к и     Я сказал: занять капитал в триста тысяч рублей серебром!
Ч у п у р л и н а     Да у кого же занять, батюшка?
Р а з о р в а к и     Подумайте: триста тысяч рублей серебром! Это миллион на ассигнации!
Ч у п у р л и н а     Да кто тебе их даст? Ведь это, выходит, ты говоришь пустяки?
Р а з о р в а к и     Миллион пятьдесят тысяч на ассигнации!
Ч у п у р л и н а     Пустяки, пустяки; и слышать не хочу!

К.Прутков, "Фантазия"