Ах, дорогая,  а кто  хорош? Весь мир таков, что стесняться нечего. Сегодня,  например,   вижу:  летит   бабочка.   Головка   крошечная, безмозглая. Крыльями —  бяк, бяк  — дура  дурой! Это  зрелище  на  меня  так подействовало, что я  взял да  украл  у  короля  двести  золотых.  Чего  тут стесняться, когда весь  мир создан  совершенно не  на  мой  вкус.  Береза  — тупица, дуб —  осел. Речка  — идиотка.  Облака —  кретины. Люди — мошенники. Все! Даже грудные  младенцы только  об одном  мечтают,  как  бы  пожрать  да поспать. Да ну его!

Е.Шварц, "Обыкновенное чудо"

Д и р е к т о р. Видели? Увы! Это одна из основных проблем нашей цивилизации. Цивилизация требует разума, поэтому мы создали ПРОПСы... Однако открылось широкое поле для различных злоупотреблений. В последнее время на черном рынке появились специальные, так называемые минусовые вкладки к ПРОПСам. Они запрещены, но спрос огромен!
Т а р а н т о г а. Как они действуют?
Д и р е к т о р. Они отрицательные, то есть уменьшают разумность! После включения в одну минуту человек превращается в абсолютного идиота! Божественное ощущение!
Т а р а н т о г а. Вы, наверно, шутите?
Д и р е к т о р. Что вы! Это общая мечта — хоть на часок, вечером, после ужина...
Т а р а н т о г а. Стать идиотом? Невероятно! Кто хочет быть идиотом?
Д и р е к т о р. Как кто? Каждый! Неужели вы не понимаете, сколь прекрасен мир кретина?
Т а р а н т о г а. Что вы говорите? Но это же убожество духа...
Д и р е к т о р. Тоже мне! Какое убожество? По-вашему, кретин убог духом? Вы глубоко заблуждаетесь. Его душа — это райский сад, и вход в этот сад ломаного гроша не стоит! Человек интеллектуальный сначала намучается вдоволь, прежде чем найдет книгу, удовлетворяющую его, искусство, отвечающее его запросам, женщину, душа и тело которой находятся на требуемой им высоте! Кретин же неразборчив, кретину все равно, лишь бы это взволновало океан его воображения! Поэтому идиот всегда и всем доволен! Интеллектуальный человек только бы улучшал, переделывал, исправлял, и то ему не так, и это плохо, а кретин доволен!

Станислав Лем, "Путешествия профессора Тарантоги"

   — Но знаете, мистер Кэррин, ведь вашей жизни не хватит, чтобы выплатить нам двести три тысячи долларов полностью.
   — Да, едва ли я успею, — трезво согласился Кэррин. Ему не исполнилось еще и сорока лет, и благодаря чудесам медицинской науки у него было в запасе еще добрых сто лет жизни. Однако, зарабатывая три тысячи долларов в год, он все же не мог выплатить долг и в то же время содержать семью.
   — Само собой разумеется, мы бы не хотели лишать вас необходимого. Не говоря уж о потрясающих изделиях, которые выйдут в будущем году. Эти вещи вы не пожелаете упустить, сэр! Мистер Кэррин кивнул Ему, безусловно, хотелось приобрести новые изделия. — А что, если мы с вами заключим обычное соглашение? Если вы дадите обязательство, что в течение первых тридцати лет после совершеннолетия ваш сын будет выплачивать нам свой заработок, мы с удовольствием предоставим вам дополнительный кредит. Мистер Пэтис выхватил из портфеля какие-то документы и разложил их перед Кэррином. — Вам надо лишь подписаться вот здесь, сэр.
  — Не знаю, как быть, — сказал Кэррин. — Что-то душа не лежит. Мне бы хотелось помочь мальчику в жизни, а не взваливать на него с самого начала...
  — Но ведь, дорогой сэр, — вставил Пэтис, — это делается и ради вашего сына тоже. Ведь он здесь живет, не правда ли? Он вправе пользоваться предметами роскоши, чудесами науки... — Конечно, — подтвердил Кэррин. — Но ведь... — Подумайте только, сэр, сегодня средний человек живет как король. Сто лет назад даже первому богачу было недоступно то, чем владеет в настоящее время простой гражданин. Не надо рассматривать это обязательство как долг. На самом деле это вложение капитала.

Р.Шекли, "Стоимость жизни"

То,  что  миссис  Духвон  питает  нежные  чувства  к существу, столь непохожему на меня, — вполне законное и неизбежное зло. Всем известно, что я дороден и крепок, хотя в то же время несколько  мал  ростом. Что же удивительного, если миссис Духвон предпочла моего тощего, как  жердь, приятеля, нескладность которого вошла  в  поговорку.

Эдгар Алан По, "Без дыхания"

   — Чрезвычайно любопытно! — сказал Саммерли, нагнувшись надо мной. — Громадный клещ и, насколько мне известно, не занесенный ни в один определитель.
   — Мы пожинаем первые плоды наших трудов, — назидательным тоном прогудел Челленджер. — Придется назвать его Ioxodes Maloni. Но, мой юный друг, что значит такой пустяк, как укус клеща, по сравнению с тем, что ваше имя будет напечатано в славных анналах зоологии! К несчастью, вы раздавили этот великолепный экземпляр в момент его насыщения.
   — Какая мерзость! — воскликнул я.
   В знак протеста профессор Челленджер поднял свои мохнатые брови и успокоительно потрепал меня по плечу.
   — Учитесь смотреть на вещи с научной точки зрения, развивайте в себе беспристрастность ученого, — сказал он. — Для человека с философическим складом мышления, вроде меня, например, этот клещ с его ланцетовидным хоботком и растягивающимся желудком является таким же прекрасным творением природы, как, скажем, павлин или северное сияние. Мне больно слышать, что вы отзываетесь о нем столь неодобрительно. При известном старании мы сможем раздобыть второй такой же экземпляр, в этом я не сомневаюсь.
   — Я тоже в этом не сомневаюсь, — мрачно проговорил Саммерли, — ибо этот второй экземпляр только что залез вам за шиворот.
   Челленджер так и подскочил на месте и, взревев, как бык, начал рвать на себе куртку и рубашку. Мы с Саммерли так развеселились, что даже не могли помочь ему. Наконец нам кое-как удалось обнажить могучий торс Челленджера (обхват груди пятьдесят четыре дюйма по мерке портного) и поймать клеща, который запутался в дебрях черных волос, покрывавших его грудь, и не успел причинить ему никакого вреда. Оказалось, что кругом все кусты кишат этой гадостью, и мы решили перенести стоянку на другое место.

Артур Конан Дойль, "Затерянный мир"

– Ну вот. А потом, когда мы переехали сюда, они остались в Лондоне. Очень вкусная каша! Мы очень любим овсянку! А потом она уехала за океан и прислала мне длинное письмо. Родился у них мальчик, назвали они его Генри. Мальчик заболел, а потом стал кушать овсянку и вырос большим, здоровым и красивым. Мы тоже будем есть овсянку и скоро будем сильными и здоровыми. Мы очень любим овсянку. Джон, посмотри, как мы любим овсянку. Скоро будет тепло, мы будем гулять...

Х/ф "Собака Баскервилей" (который И.Масленникова, естественно; других Холмсов не признаЮ)

   – Вы меня слышите? – продолжал, накаляясь, Чак.
   – Слышу.
   – Сэр, – поправил Джина Чак, – хорошо слышите?
   – Я вас слушаю! – Лицо Джина заострилось, глаза сузились.
   – Сэр, – на этот раз громче произнес Чак и неожиданно ударил Джина по челюсти правой снизу.
   В какую-то сотую долю секунды острым чутьем боксера Джин угадал направление удара, подтянул подбородок к плечу, пытаясь прикрыть челюсть плечом и открытой ладонью левой руки. Но он все же не удержал удар, качнулся и упал. Упал, но тотчас же поднялся.
   – Свои всегда хуже чужих, – сказал Чак.
   – У меня плохой слух, но хорошая память, – сказал Джин.
   – Сэр, – выдавил Чак и ударил снова. Теперь уже всем корпусом.

Гривадий Горпожакс, "Джин Грин – Неприкасаемый. Карьера агента ЦРУ № 014"

   Виктор взял банджо и потрогал струны. Пальцы не слушались. Он положил банджо на стол.
   — Голем, — сказал он. — Вот вы — коммунист. Какого черта вы делаете в лепрозории? Почему вы не на баррикаде? Почему вы не на митинге? Москва вас не похвалит.
   — Я — архитектор, — спокойно сказал Голем.
   — Какой вы архитектор, если вы ни черта не понимаете? И вообще, чего вы меня водите за нос? Мы с вами час бьемся, а что вы мне сказали? Жрете джин и напускаете туману. Стыдно, Голем. И врете бесперечь.
   — Ну уж и бесперечь, — сказал Голем. — Хотя не без этого. Не бывает у них гнойных язв.
   — Дайте сюда стакан, — сказал Виктор. — Уже напились. — Он плеснул из бутылки и выпил. — Черт вас разберет, Голем. Ну зачем вам все это? Если можете рассказывать — рассказывайте, а если это тайна — нечего было начинать.
   — Это очень просто объяснить, — благодушно сказал Голем, вытягивая ноги. — Я же пророк, вы меня сами так обзывали. А пророки все в таком положении: знают много, и рассказать им хочется — поделиться с приятным собеседником, похвастаться для придания веса. А когда начинают рассказывать, появляется этакое ощущение неудобства, неловкости... Вот они и зуммерят, как господь бог, когда его спросили насчет камня.
   — Как угодно, — сказал Виктор. — Поеду в лепрозорий и узнаю все без вас... А ну, предскажите что-нибудь.

АБС, "Гадкие лебеди"

     — Как, но ведь именно вы назвали чудом все, что произошло! — воскликнул Олбойн, вытаращив глаза.
     — Прошу прощения, — твердо сказал отец Браун, —  тут, боюсь,  какое-то недоразумение.  Не думаю, чтобы я назвал это чудом. Я только сказал, что это может случиться. Вы же  утверждали, что не  может, кроме как чудом.  Но  это случилось. И  тогда вы заговорили  о чуде. Я от начала до конца ни  слова не сказал ни про чудеса, ни про магию, ни про что иное в этом роде.
     — А я думал, что вы верите в чудеса, — не выдержал секретарь.
     — Да,  —  ответил  отец  Браун,  —  я  верю  в  чудеса.  Я  верю  и  в тигров-людоедов,  но  они мне  не  мерещатся на каждом шагу. Если мне  нужны чудеса, я знаю, где их искать.

Г.К.Честертон, "Чудо «Полумесяца»"