– Но, – сказал Пантагрюэль, – вы изложили нам, что от карденго родится папего, и что карденго родятся от эвего, эвего же от претрего, а претрего от клерго, – я бы хотел услыхать, откуда родятся у вас эти клерго?
   – Все они, – сказал сторож, – птицы перелетные и прилетают к нам из другого мира. Часть – из большой удивительной страны, именуемой «Хлеба-нету», а часть – из другой, – что к западу, – именуемой «Слишком-много-их». Из этих двух областей ежегодно клерго перелетают к нам стаями, покидая отцов, матерей, всех друзей и родственников. Вот какой у них порядок: иной раз в каком-нибудь благородном доме этой последней страны появляется слишком много детей, будь то мужского или женского пола, и если бы всех их оделить наследством (чего хочет разум, приказывает природа и велит бог), то дом распался бы; по этой-то причине в таких случаях родители освобождаются от них, посылая на этот остров, даже если имеют обеспеченные доходы с острова Боссара.
   – Это, – сказал Панург, – остров Бушар у Шинона.
   – Я говорю – Боссар, – отвечал сторож. – Обычно ведь они горбатые, кривые, хромые, однорукие, подагрики, калеки, жалкие существа, бесполезно обременяющие землю.

Ф.Рабле, "Гаргантюа и Пантагрюэль"

     Офицер  ничего не  сказал,  но, когда я вышел, он вышел вслед за мной.
     "Господин аббат, — сказал он, догнав меня, — нравится ли вам, когда вас бьют палкой? "
     "Не могу ответить вам на  этот вопрос, сударь, — возразил я, — так как до сих пор никто никогда не смел меня бить".
     "Так вот, выслушайте меня,  господин аббат:  если вы  еще раз придете в тот дом, где я встретился с вами сегодня, я посмею сделать это".
     Кажется,  я  испугался. Я  сильно побледнел, я почувствовал, что у меня подкашиваются ноги, я искал ответа, но не нашел его и промолчал. Офицер ждал этого ответа и, видя, что я молчу, расхохотался, повернулся ко мне спиной и вошел обратно в дом. Я вернулся в семинарию.

"Три мушкетера"

     Фамы поют повсюду,
     Фамы поют и колышутся:

                     Коровяк, стояк, надея, стояк.

     Фамы пляшут в гостиной
     при фонариках и занавесках,
     пляшут и распевают:

                     Коровяк, надея, стояк, стояк.

     Стражники  с  площади!  Как  это   вы   позволяете   фамам   свободно разгуливать, петь и плясать, — этим  фамам,  распевающим  коровяк,  стояк, пляшущим стояк, надею, стояк, — да как они смеют!
     Если бы, скажем, хронопы (эти зеленые, влажные и щетинистые фитюльки) бродили  по  улицам,  этих  бы   можно   было   спровадить   приветствием: "Здрасте-мордасти, хронопы, хронопы!"
     Но фамы!

Хулио Кортасар, "Жизнь хронопов и фамов"

Я вышел на двор и в раздумье остановился, — из открытого окна подвала гнусаво и весело лилась на двор песня, мать баюкала сына, четко выговаривая странные слова:
Придут Страсти-Мордасти,
Приведут с собой Напасти;
Приведут они Напасти,
Изорвут сердце на части!
Ой беда, ой беда!
Куда спрячемся, куда?
Я быстро пошел со двора, скрипя зубами, чтобы не зареветь.

М. Горький "Страсти-мордасти"

Слышу песни жаворонка,
Слышу трели соловья...
Это русская сторонка,
Это Родина моя!

Идиотская советская псевдонародная песня. Автор слов — Ф.Савинов.

Йозеф Клаус на фронте не был. Не убивал он русских. Не жег селений. Он мирный житель. Служил в тылу он. Ковал железо. Точил снаряды.
Район Шпандау. Живет здесь Клаус. Спокоен Клаус. На фронте не был.
И фрау Клаус спокойна тоже. Йозеф Клаус на фронте не был. Не убивал он русских. Не жег селений. Он мирный житель. Служил в тылу он. Ковал железо. Точил снаряды. При чем здесь Клаус? Он мирный житель. Другие будут за все в ответе.
И дети тоже совсем спокойны.
Йозеф Клаус на фронте не был. Не убивал он русских. Не жег селений. Он мирный житель. Служил в тылу он. Ковал железо. Точил снаряды. Он чист, как ангел.
Спокойны дети. Спокоен Клаус.
Кругом в Шпандау идет сраженье. Вдруг грохот рядом. Снаряд со свистом в окно ворвался. Взрыв дернул стены. Осели стены.
Уцелела чудом каким-то фрау. Сохранились чудом каким-то дети.
А Клаус рухнул. Лежит, а рядом лежит осколок. Взял в руки Клаус. На срезы глянул:
– Из нашей стали…
Сказал и умер.
Йозеф Клаус на фронте не был. Он мирный житель. Ковал железо. Точил снаряды.
За что ж, скажите, конец столь дикий?
Рыдают дети. Рыдает фрау.
Берлин в апреле. Район Шпандау.

С. Алексеев "Сто рассказов о войне"

Рассказывали, что в углу кабинета стоит великолепно выполненное чучело одного старинного знакомого Кристобаля Хозевича, штандартенфюрера СС в полной парадной форме, с моноклем, кортиком, железным крестом, дубовыми листьями и прочими причиндалами. Хунта был великолепным таксидермистом. Штандартенфюрер, по словам Кристобаля Хозевича, — тоже. Но Кристобаль Хозевич успел раньше.

АБС "Понедельник..."

Меблированная комната встретила своего нового постояльца слабой вспышкой притворного гостеприимства, лихорадочным, вымученным, безучастным приветствием, похожим на лживую улыбку продажной красотки. Отраженный свет сомнительного комфорта исходил от ветхой мебели, от оборванной парчовой обивки дивана и двух стульев, от узкого дешевого зеркала в простенке между окнами, от золоченых рам на стенах и никелированной кровати в углу.
Новый жилец неподвижно сидел на стуле, а комната, путаясь в наречиях, словно она была одним из этажей Вавилонской башни, пыталась поведать ему о своих разношерстных обитателях.
Пестрый коврик, словно ярко расцвеченный прямоугольный тропический островок, окружало бурное море истоптанных циновок. На оклеенных серыми обоями стенах висели картины, которые по пятам преследуют всех бездомных, — «Любовь гугенота», «Первая ссора», «Свадебный завтрак», «Психея у фонтана». Целомудренно-строгая линия каминной доски стыдливо пряталась за наглой драпировкой, лихо натянутой наискось, как шарф у балерины в танце амазонок. На камине скопились жалкие обломки крушения, оставленные робинзонами в этой комнате, когда парус удачи унес их в новый порт, — грошовые вазочки, портреты актрис, пузырек от лекарства, разрозненная колода карт.
О'Генри "Меблированная комната"