Вот уже целый месяц Ёжик каждую ночь лазил на сосну и протирал звезды.
   «Если я не буду протирать звезды каждый вечер — думал он — они обязательно потускнеют».
   И с утра выходил на крыльцо, наламывал свежий веник, чтобы сбивать сначала со звезд пыль, и стирал тряпочку. Тряпочка у него была одна, и поэтому он каждое утро мыл ее и вешал на сосну сушить.
   Покончив с приготовлениями. Ёжик обедал и ложился спать. Просыпался он, когда уже выпадала роса. Поужинав, брал тряпочку в одну лапу, а веник в другую и потихонечку, с сучка на сучок, подымался на самую верхушку сосны.
   Здесь начиналось самое главное. Сначала звезды надо было обстукать веником, да так осторожно, чтобы случайно не сбить с неба. Потом веник переложить в левую лапу, а тряпочку взять в правую и протирать звезды до блеска. Работа была кропотливая, и на нее уходила вся ночь.
   «А как же иначе? — ворчал Ёжик, беседуя сам с собой на верхушке сосны. — Если Медвежонок не протрет звезды, если я не протру звезды, то кто же протрет звезды?..»
   Медвежонок в это время тоже сидел на верхушке сосны над своим домом, протирал звезды и думал:
   «Удивительно, как это Ёжику в голову пришла такая счастливая мысль! Ведь если бы Ёжик не придумал чистить звезды, их бы давно уже никто не видел. Вон какая пыльная!..» — И он дунул на звезду и потер тряпочкой...
   Медвежонок очень старался, но у него не всегда получалось, как у Ёжика. И если с неба падала звезда, все в лесу знали, что это ее нечаянно столкнул Медвежонок.

Сергей Козлов, "Как Ёжик с Медвежонком протирали звезды"

Ох, где был я вчера — не найду днём с огнём!
Только помню, что стены — с обоями
И осталось лицо — и побои на нём —
И куда теперь выйти с побоями?
Но если правда оно —
Ну, хотя бы на треть,
Остаётся одно:
Только лечь-помереть!
Хорошо, что вдова
Всё смогла пережить,
Пожалела меня
И взяла к себе жить.

В.С.Высоцкий

   Или кто другой постучит.
   — Я вижу тебя. Смерть, — бывало, крикнет Старушка. — Ишь, точильщиком притворилась! А дверь-то на три замка да на два засова закрыта. Залепила я клейкой бумагой все щели, тесемками заткнула замочные скважины, печная труба забита пылью, ставни заросли паутиной, а провода перерезаны, чтобы ты не проскользнула сюда вместе с током! И телефона у меня нет, так что тебе не удастся поднять меня среди ночи и объявить мой смертный час Я и уши заткнула ватой: говори, не говори — я тебя все равно не слышу. Вот так то, курносая. Убирайся!

Рэй Брэдбери, "Смерть и дева"

Почему убрали ковёр с парадной лестницы? Разве Карл Маркс запрещает держать на лестнице ковры? Разве где-нибудь у Карла Маркса сказано, что 2-й подъезд калабуховского дома на Пречистенке следует забить досками и ходить кругом через чёрный двор? Кому это нужно? Почему пролетарий не может оставить свои калоши внизу, а пачкает мрамор?

М.А.Булгаков, "Собачье сердце"

Опасней всего был момент, когда экскурсанты выбирались из темных подземелий на свет, на свежий воздух, когда их снова окутывал теплый летний вечер; схоронив глубоко в сердце древнюю скорбь, они томились, мечтая о древних любовных мистериях; туристы-одиночки сплевывали у окошка кассы жевательную резинку и на ломаном немецком языке пытались назначить свидание своему гиду – они приглашали ее потанцевать в отель "Принц Генрих", вместе погулять или вместе поужинать; "a lonely feeling, фройляйн"; и фройляйн вынуждена была держать себя совершенно недоступно, как весталка, – не позволять им ухаживать за собой и категорически отказываться от всех приглашений: "Прошу вас без рук, на меня разрешается только смотреть", "no, sir, no, no" [нет, сэр, нет, нет (англ.)], однако и ее выводило из равновесия их волнение, и она чувствовала дыхание древности; ей было жаль одиноких иностранцев, которым приходилось, покачав головой, нести свой любовный пыл туда, где еще царил культ Венеры и где жрицы любви, хорошо знакомые с обменным курсом, не смущаясь, назначали цену в долларах, в фунтах стерлингов, в гульденах, франках или в марках.

Генрих Бёлль, "Бильярд в половине десятого"

Было ясное июньское воскресенье, когда Нехлюдов, напившись кофею и пробежав главу «Maison rustique», с записной книжкой и пачкой ассигнаций в кармане своего легонького пальто, вышел из большого с колоннадами и террасами деревенского дома, в котором занимал внизу одну маленькую комнатку, и по нечищеным, заросшим дорожкам старого английского сада направился к селу, расположенному по обеим сторонам большой дороги. Нехлюдов был высокий, стройный молодой человек с большими, густыми, вьющимися темно-русыми волосами, с светлым блеском в черных глазах, свежими щеками и румяными губами, над которыми только показывался первый пушок юности. Во всех движеньях его и походке заметны были сила, энергия и добродушное самодовольство молодости. Крестьянский народ пестрыми толпами возвращался из церкви; старики, девки, дети, бабы с грудными младенцами, в праздничных одеждах, расходились по своим избам, низко кланяясь барину и обходя его.

"Утро помещика" Толстой Л. Н.

     Чья-то тень упала на стену, и художник  услышал  за  спиной  знакомое дыхание.   Художник   обернулся.   Вождь   некоторое   время   внимательно рассматривал картину, а потом сказал:
     — Хорошо. — Помедлил и добавил: — Хватит.
     — Что — хватит? — удивился художник.
     — Рисовать — хватит.
     — Надо копья.
     — Не надо копья.
     — Не надо копья?
     — Не надо копья. Мы не будем плясать у картины.
     Художник опустил выпачканные красками руки.
     — Мы не пойдем на медведя?
     Вождь прятал глаза.
     — Мы пойдем на медведя, —  ответил  он.  —  Мы  не  будем  плясать  у картины. Ты не будешь рисовать копий. Ты не будешь рисовать ничего.

Вячеслав Рыбаков, "Художник"