– Прекрасно. Но знаете, мистер Кэррин, ведь вашей жизни не хватит, чтобы выплатить нам двести три тысячи долларов полностью.
   – Да, едва ли я успею, – трезво согласился Кэррин.
   Ему не исполнилось еще и сорока лет, и благодаря чудесам медицинской науки у него было в запасе еще добрых сто лет жизни. Однако, зарабатывая три тысячи долларов в год, он все же не мог выплатить долг и в то же время содержать семью.
   – Само собой разумеется, мы бы не хотели лишать вас необходимого. Не говоря уж о потрясающих изделиях, которые выйдут в будущем году. Эти вещи вы не пожелаете упустить, сэр!
   Мистер Кэррин кивнул. Ему, безусловно, хотелось приобрести новые изделия.

Р.Шекли, "Стоимость жизни"

Одноногий Полифем, как ветеран и человек, не боящийся крови, предложил подстеречь обоих в подъезде у мадам Персефоны и обломать им рога. В такие решительные минуты Полифем совершенно уже перестает следить за своим языком – так и прет из него казарма. «Обломать этим вонючкам рога, – гремел он. – Дать этому дерьму копоти и отполировать сволочам мослы». Просто удивительно, как возбуждающе такие речи действуют на наших. Все загорячились, замахали руками, а Калаид шипел и дергался гораздо сильнее, чем обыкновенно, будучи не в силах от большого волнения выговорить ни слова. Но тут желчный Парал, единственный из нас, сохранивший спокойствие, заметил, что, кроме казначея и архитектора, в городе проживает еще в своей летней резиденции главный их дружок – некий господин Лаомедонт, и все сразу замолчали и принялись раскуривать свои потухшие за разговором сигары и сигареты, потому что господину Лаомедонту не очень-то обломаешь рога и тем более не отполируешь мослы. И когда в наступившей тишине заика Калаид уже совершенно непроизвольно разразился, наконец, заветным: «Н-надавать по сопатке!», все посмотрели на него с неудовольствием.

АБС, "Второе нашествие марсиан"

До канцелярии епископа Арканарского Румата добирался задами. Он крадучись проходил тесные дворики горожан, путаясь в развешенном для просушки тряпье, пролезал через дыры в заборах, оставляя на ржавых гвоздях роскошные банты и клочья драгоценных соанских кружев, на четвереньках пробегал между картофельными грядками.

АБС, "Трудно быть богом"

— Стекла бьют, — проговорил мальчик и позвал: — мама!
Никто не отозвался, и тогда он сказал:
— Мама, я боюсь.
Маргарита откинула шторку и влетела в окно.
— Я боюсь, — повторил мальчик и задрожал.
— Не бойся, не бойся, маленький, — сказала Маргарита, стараясь смягчить свой осипший на ветру преступный голос, — это мальчишки стекла били.
— Из рогатки? — спросил мальчик, перестав дрожать.
— Из рогатки, из рогатки, — подтвердила Маргарита, — а ты спи.
— Это Ситник, — сказал мальчик, — у него есть рогатка.
— Ну, конечно, он!

М.Б., "М. и М."

   Я спрыгнул со стены и остолбенел. Рядом с Таей гулял по садику незнакомый мальчишка в форме воспитанника военного кадетского корпуса. Он был гораздо старше и выше меня. У него были настоящие погоны, настоящий штык, и вообще он зазнавался.
   – А! – воскликнул он, увидя меня. – Это и есть ваш шваброман?
   И я понял, что Тая все рассказала ему...
   – Послушайте, – развязно продолжал кадет, – вы, штатский юноша... Вам не стыдно называть барышню такими неприличными названиями?!!! Вы знаете, что такое Каскара Саграда?.. Это пилюли от запора, извините за выражение. Эх вы, шпак несчастный!.. Сразу видно – докторский сынок...
   Это напоминание взорвало меня.
   – Кадет, на палочку надет! – крикнул я и полез на крышу.
   Половинкой пирожного я запустил в кадета. Полтора пирожных я съел сам.

"Кондуит и Швамбрания"

П е р в ы й   м и н и с т р. Значит, надо отрубить ему голову.
Т а й н ы й   с о в е т н и к. Позвольте,  господин первый  министр,  ведь  я,  как церемониймейстер, отвечаю за праздник.
П е р в ы й   м и н и с т р. Ну, ну!
Т а й н ы й   с о в е т н и к. Было  бы грубо,  было  бы  негуманно  рубить  голову бедному безумцу. Против казни я протестую, но маленькую медицинскую операцию над головой бедняги  необходимо произвести  немедленно. Медицинская операция не омрачит праздника.
П е р в ы й   м и н и с т р. Прекрасно сказано.
Т а й н ы й   с о в е т н и к. Наш  уважаемый доктор.  как известно, терапевт, а не хирург. Поэтому в данном случае, чтобы ампутировать больной орган, я советую воспользоваться услугами господина королевского палача.

Е.Шварц, "Тень"

Подружился как-то мужик с медведем. Вот и вздумали они вместе репу сеять. Посеяли и начали уговариваться, кому что брать. Мужик и говорит:
— Я возьму себе корешки, а тебе Мишка достанутся вершки.
Выросла у них хорошая репа. Собрали они урожай. Мужик взял себе корешки, а Мише отдал вершки.
Видит медведь, что прогадал. Одни листья получил и говорит мужику:
— Ты, брат, меня надул. Ну, смотри, когда будем в другой раз сеять, ты уж меня так не проведешь.
На другой год говорит мужик медведю:
— Давай, Миша, опять вместе сеять.
— Давай, только теперь ты себе бери вершки, а мне отдавай корешки — уговаривается Миша.
— Ладно! — говорит мужик. — Пусть будет по-твоему.
И посеяли пшеницу.Добрая пшеница уродилась. Мужик взял себе вершки, а Мише отдал корешки. Намолотил мужик пшеницы, намолол муки, напек пирогов, а медведь опять ни с чем. Сидит над ворохом сухих стеблей. Вот с тех пор перестали медведь с мужиком дружбу водить.

"Вершки и корешки", русская народная сказка

— Бегите к реке, приведите туда разбойников и пиратов. Надо только их хорошенько подзавести.
— Они что, заводные?
— Ужасно заводные, вы им скажите: золотой доктор, золотые руки, золотое сердце, они так заведутся, что их потом не остановишь. А я туда заведу доктора.
— А он тоже заводной?
— Сам ты заводной!

Х/ф "Айболит-66"

Пугачев грозно взглянул  на старика  и сказал ему: "Как ты смел  противиться мне, своему государю?" Комендант, изнемогая от раны, собрал последние силы и отвечал  твердым голосом: "Ты мне не  государь,  ты вор и  самозванец, слышь ты!"  Пугачев  мрачно нахмурился  и махнул  белым платком. Несколько казаков подхватили  старого  капитана  и  потащили  к  виселице.  На ее  перекладине очутился верхом изувеченный башкирец,  которого  допрашивали мы накануне. Он держал  в  руке веревку,  и  через  минуту увидел я  бедного  Ивана  Кузмича вздернутого на воздух. Тогда  привели к Пугачеву Ивана Игнатьича. "Присягай" — сказал ему Пугачев — "государю Петру Феодоровичу!" — Ты нам не государь, — отвечал Иван Игнатьич, повторяя слова своего  капитана. — Ты, дядюшка, вор и самозванец! — Пугачев махнул  опять  платком, и добрый  поручик повис подле своего старого начальника.

"Капитанская дочка"