Что такое счастье — это каждый понимал по-своему. Но все вместе люди знали и понимали, что надо честно жить, много трудиться и крепко любить и беречь эту огромную счастливую землю, которая зовется Советской страной.

А.П.Гайдар, «Чук и Гек»

   — Не пытался ли он проповедовать что-либо в присутствии солдат?
   — Нет, игемон, он не был многословен на этот раз. Единственное, что он сказал, это, что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость.
   — К чему это было сказано? — услышал гость внезапно треснувший голос.
   — Этого нельзя было понять.

М.Б., «М. и М.»

   — Я не забыл ни того, что вы любитель затевать драки, — медленно сказал Джолли, — и, по-моему, вы только на это и способны, — ни того, что вы назвали меня бурофилом.
   Сквозь свое собственное прерывистое дыхание Вэл услышал какой-то сдавленный вздох, увидел чуть выдвинувшееся вперед лицо Холли, бледное, с огромными глазами.
   — Да, — продолжал Джолли с какой-то странной улыбкой, — мы это сейчас увидим. Я иду добровольцем в имперскую кавалерию и вызываю вас сделать то же самое, мистер Вэл Дарти.
   Голова Вэла непроизвольно дернулась назад. Словно его кто-то ударил по лбу — так неожиданно, невероятно, так чудовищно обрушилось это на его мечты, и он поднял на Холли глаза, которые вдруг стали как-то трогательно растерянными.
   — Сядьте! — сказал Джолли. — Не торопитесь. Подумайте хорошенько.
   И сам он сел на ручку дедушкиного кресла.
   Вэл не двинулся с места. Он стоял, глубоко засунув руки в карманы брюк — дрожащие, стиснутые в кулаки руки. Сознание неотвратимого ужаса предстоявшего ему решения, как бы он ни поступил, стучало в его мозгу дробным стуком, как рассерженный почтальон. Если он не примет этого вызова, он будет опозорен в глазах Холли и в глазах своего врага — этого грубияна, ее брата. Если же он примет его — ах! — тогда прощай все: ее лицо, ее глаза, ее волосы, ее поцелуи, которые только что начались!
   — Не торопитесь, — снова сказал Джолли. — Я не хочу быть несправедливым.
   И они оба посмотрели на Холли. Она стояла, прислонившись к книжным полкам, которые доходили до потолка; ее темная головка прижалась к Гиббоновой «Римской империи», ее глаза сострадательно, в мучительном ожидании, были устремлены на Вэла. И его, хоть он и не отличался большой проницательностью, вдруг словно осенило. Она будет гордиться своим братом — его врагом! А за него ей будет стыдно! Руки его, точно на пружинах, выскочили из карманов.
   — Хорошо, — сказал он. — Идет.
   Лицо Холли, — о, это было удивительно! Он видел, как она вспыхнула, шагнула вперед. Он поступил правильно: ее лицо светилось грустным восхищением. Джолли встал и отвесил легкий поклон, словно желая сказать: «Вы выдержали испытание».

Дж.Голсуорси, «Сага о Форсайтах» («В петле»)

   — Ну, а как же вы, друг мой, угадываете, какое дело более сложное, а какое — менее? — спросил Суеслов.
   — Так же, как и вы, господа, — отвечал Бридуа, — чем сложнее дело, тем больше у той и у другой стороны мешков. Тогда я прибегаю к маленьким костям, так же как и вы, господа, согласно закону. К большим же костям, красивым и увеселяющим слух, я, так же как и вы, господа, прибегаю, когда дело полегче, то есть когда меньше мешков.
   — Как же вы, друг мой, выносите приговоры? — спросил Суеслов.
   — Так же, как и вы, господа, — отвечал Бридуа. — Я наудачу бросаю кости и решаю дело в пользу того, кому на счастье выпадет больше очков, и этот способ решения есть способ истинно юридический, способ, достойный трибуна и претора.

Ф.Рабле, «Гаргантюа и Пантагрюэль»