Он из  тех  знаменитых  евреев,  которые  способны  вызвать   приступ
острого антисемитизма у самого Меира Кахане или даже у теоретика  сионизма
господина Теодора  Герцля.  Он  является  утром  на  кухню  и  принимается
назойливо докладывать непроспавшемуся и злобному  Парасюхину,  что  совсем
уже почти договорился со вдовой из дома  напротив,  так  она  ему  устроит
пансион. Пять рублей в день, ну и  что?  Это  недорого.  Обед  и  ужин,  а
завтракать он будет здесь, он  всегда  имеет  возможность  достать  свежие
яички и другие молочные продукты.  В  конце  концов,  если  ему  покажется
недостаточно, так он всегда сможет прикупать. Пусть другие берут  яйца  по
рубль тридцать. Вот я вижу, вы всегда берете яйца по рубль тридцать.  А  я
могу брать по девяносто, и они будут лучше, чем ваши. Ваши битые, а у меня
будут целые, хорошие яички. Вы - молодой человек, вы этого  не  понимаете,
что главное - это устройство с питанием...

Аркадий и Борис Стругацкие "Отягощенные злом, или сорок лет спустя"

Другая черта характера Крошки Доррит. Кроме денежного вознаграждения, она пользовалась, согласно условию, столом. Но она терпеть не могла обедать в обществе и всегда старалась избежать этого. То ей нужно было окончить, то начать работу; эти отговорки, очевидно, делались с умыслом, - не особенно хитрым, правда, так как ни от кого они не ускользали, - чтобы обедать одной. Если ей это удавалось, она радостно уносила кушанье, чтобы пообедать где-нибудь в уединении, поставив тарелку на колени или на сундук, или на пол, или, быть может, на каминную доску, так что ей приходилось стоять на цыпочках. Главной заботой Крошки Доррит было найти уединение и покой.

Чарльз Диккенс "Крошка Доррит"

Екатерина Алексеевна ласково протянула Никите руку:
— Просим откушать хлеба-соли.
Демидова усадили за стол, покрытый льняной скатертью. На столе дымились щи с бараниной, стоял штоф анисовки. Туляк украдкой огляделся: горница обставлена просто, без затей; потолок и стены обиты выбеленным холстом; окна широкие и низкие, с переплетом из свинцовых желобков. Ставни дубовые, на железных болтах; двери в горницу низкие, не по росту хозяина. Мебель проста: царь сам мастерил. Государь выпил анисовки, крякнул:
— Ну, сказывай, Демидыч, много пушек отлил да ядер?..
Никита спокойно ответил царю:
— Может, и мало, государь Петр Алексеевич, да дорога ложка к обеду. Акинфка сплавом гонит…
— Хозяйственно! — Петр вывернул на оловянную тарелку кусок баранины и, шевеля усами, сосал из кости мозги.
Екатерина Алексеевна налила в кубок анисовки и протянула гостю.
— Не пью, матушка, — оробел Никита.
— А ты пригубь, — нельзя отказываться, раз хозяйка просит, — блеснул синеватыми белками царь.
«Ох, и добра женка, — позавидовал Демидов царю, — вальяжна и скромна. Эх, поцеловать бы царскую бабу!»
Однако не осмелился, опустил глаза и хватил анисовки. Ух, нехорош дух от зелена вина: туляк поморщился.
Поел гость сытно, лаской остался доволен. Поглядел на государя; Петр Алексеевич отодвинулся от стола, широко раскинул длинные ноги и ласково посмотрел на жену. Демидов подумал: «Царь, а жадный! Мою женку целовал, а свою не догадался посулить…»

Евгений Федоров "Демидовы" ("Каменный пояс")

Между тем лакей подал обед, состоявший из огромного блюда сосисок с капустой и гигантской кружки пива. Все это он молча поставил на маленьком столике у камина и бесшумно удалился. Профессор отложил перо и, усевшись за маленький столик, с нескрываемым удовольствием принялся за еду, смакуя её больше, чем подобало бы такому почтенному человеку. Покончив с обедом, он позвонил, чтобы подали кофе, и, закурив большую фарфоровую трубку, снова уселся за свою работу.
Часов около двенадцати профессор дописал последнюю страницу и прошёл к себе в спальню, чтобы предаться вполне заслуженному отдыху.

Жюль Верн, Андре Лори "Пятьсот миллионов бегумы"

Левко, несмотря на изумление, происшедшее от такого нежданного оборота его дела, имел благоразумие приготовить в уме своем другой ответ и утаить настоящую истину, каким образом досталась записка. „Я отлучался“, сказал он: „вчера ввечеру еще в город и встретил комиссара, вылезавшего из брычки. Узнавши, что я из нашего села, дал он мне эту записку и велел на словах тебе сказать, батько, что заедет на возвратном пути к нам пообедать“.
„Он это говорил?“
„Говорил“.
„Слышите ли?“ говорил голова с важною осанкою, оборотившись к своим сопутникам: „комиссар сам своею особою приедет к нашему брату, т. е. ко мне, на обед. О!“ Тут голова поднял палец вверх и голову привел в такое положение, как будто бы она прислушивалась к чему-нибудь. „Комиссар, слышите ли, комиссар приедет ко мне обедать! Как думаешь, пан писарь, и ты, сват, это не совсем пустая честь! Не правда ли?“
„Еще, сколько могу припомнить“, подхватил писарь: „ни один голова не угощал комиссара обедом“.

Н. В. Гоголь "Майская ночь, или утопленница"

Из вереска напиток
Забыт давным-давно.
А был он слаще меда,
Пьянее, чем вино.
В котлах его варили
И пили всей семьей
Малютки-медовары
В пещерах под землей.

Р.Л. Стивенсон "Вересковый мёд"