Мне однажды  пришлось  сопровождать  немецкого барона и его очень
красивую  жену.  Он  безумно  ревновал  ее.  При  баронессе  постоянно
находился нанятый мужем отставной майор немецкой армии.  Надо сказать,
что майор не даром получал свои деньги:  он не выпускал  баронессу  из
виду.  Это был вполне надежный, но неуклюжий человек. Когда он шел, то
так топал ногами,  что пугал всех зверей.  Это  раздражало  баронессу,
которая  серьезно  увлекалась  охотой.  Если  она  приказывала  майору
удалиться,  он  отказывался   уходить,   постоянно   бросая   на   нас
подозрительные взгляды. Сам барон редко ходил в кустарник. Баронессу и
меня  всегда  сопровождал  майор.  В  результате  охота  редко  бывала
удачной.  Однажды  во  второй  половине  дня я сообщил баронессе,  что
недалеко от лагеря находится донга,  в которой могли водиться львы. За
ужином она рассказала мужу о донге, добавив:
     - По мнению охотника,  заросли там столь густые,  что если пойдут
трое, охота может оказаться опасной.
     В этот момент баронесса ударила меня ногой под столом.
     Я кивнул головой и сказал:
     - Да, я сомневаюсь, что троим удастся там поохотиться.
     Я вообще  не  умел  лгать.  Майор вытаращил на нас глаза и твердо
заявил, что будет нас сопровождать, независимо от густоты зарослей.
     На следующее утро мы отправились к донге. Львов там не оказалось,
но мы обнаружили  прекрасный  экземпляр  дикого  африканского  кабана.
Майор стоял на одной стороне оврага,  а баронесса - на другой. Я вошел
в донгу,  чтобы выгнать зверя.  Едва я успел сделать несколько  шагов,
как вдруг услышал крик баронессы:
     - Хантер, скорее сюда!
     Опасаясь, что на баронессу напал лев,  я бросился к ней,  сдвинув
предохранитель ружья.  Прорвавшись сквозь мелкий кустарник,  я  увидел
почти совершенно раздетую баронессу.  На какое-то короткое мгновение я
подумал,  что баронесса сошла с ума. Тут я заметил, что она в отчаянии
сбрасывает  муравьев,  которые  наползли  на  нее.  Надо сказать,  что
африканские муравьи  -  ужасные  насекомые,  длиной  в  полдюйма  и  с
челюстями,  похожими  на  кусачки.  Однажды мне пришлось подвергнуться
нападению этих насекомых,  и я так же сбросил с себя всю одежду, чтобы
добраться до них. Никто не в состоянии терпеть их ужасные укусы.
     Потребовалось несколько минут,  чтобы очистить тело баронессы  от
муравьев.  После  этого мне пришлось почесать ее кожу тыльной стороной
ножа,  чтобы извлечь головки насекомых. Дело в том, что муравьи скорее
дадут разорвать себя на части,  чем ослабят свои сжатые челюсти.  Дама
едва успела одеться, как сквозь кусты прорвался майор.
     - Что тут происходит! - закричал он.
     - Мы с Джоном воевали с муравьями, - небрежно бросила баронесса.
     Майор неприязненно посмотрел на нас,  но ничего не мог возразить.
Позже я сел на землю - меня трясло,  как в  лихорадке.  Стоило  майору
появиться на несколько минут раньше, он бы доложил об этом барону, и я
бы навсегда потерял патент на охоту.  При таких обстоятельствах  никто
бы не поверил ни даме,  ни мне.  Таковы опасности,  которые приходится
переживать охотнику в африканской степи во время охоты с клиентами.

Джон Хантер "Охотник"

Кристин повернула свое кресло к очагу - ей не хотелось смотреть на неубранный стол. Одна из служанок так храпела, что было противно слушать.
   ...Вот еще одна из привычек, которые ей не нравятся в Эрленде: дома у себя он так безобразно и неряшливо ест, роется в блюдах, выбирая куски повкуснее, не моет руки, перед тем как садиться за стол, да еще позволяет собакам забираться к себе на колени и хватать куски пищи, когда люди едят. Так уж чего и ожидать от челяди!
   Дома Кристин учили есть красиво и не торопясь. Не пристало, говорила мать, хозяевам ждать, когда люди поедят, а у людей страдных и трудящихся должно быть время поесть досыта.
   - Гюнна! - тихо позвала Кристин большую рыжую суку, лежавшую с целым выводком щенят у каменной кромки очага. Она была такая уродливая, что Эрленд назвал ее но имени старой хозяйки Росволд.
   - Бедная тварь! - шепнула Кристин, лаская собаку, которая подошла к ней и положила голову на колени. Спинной хребет у нее был остер, как лезвие косы, а соски почти шлепали по полу. Щенки просто-напросто съели свою мать.
   - Ах ты, бедная моя тварь!

Сигрид Унсет "Кристин, дочь Лавранса"

Но внезапно - окно оставалось полуоткрытым - пропел петух, взлетевший на соседнее дерево. И сразу разбуженный этим звонким криком, барон открыл глаза.
   Чувствуя возле себя тело женщины, оказавшись на кровати, которой он не узнавал, изумленный и ничего уже не помнящий, он прошептал спросонья:
   - Что такое? Где я? Что это?
   Тогда она, не спавшая всю ночь, взглянула на этого взлохмаченного мужчину с красными глазами и отвисшей губой и ответила высокомерно, как обычно говорила с мужем:
   - Ничего особенного. Петух пропел. Спите, сударь, вас это не касается.

Ги де Мопассан "Петух пропел"

Даррелл, «Мясной рулет»

   «… На краю долинки какой-то прежний владелец хижины посадил несколько деревьев манго и гуайявы, и плоды на них поспели как раз тогда, когда я там был; они привлекали множество разных животных. Обычно первыми жаловали древесные дикобразы. Они вразвалочку выходили из кустов, напоминая полных пожилых джентльменов немного навеселе, вынюхивая что-то громадными толстыми носами; их маленькие печальные глазки, словно полные непролитых слез, с надеждой шарили вокруг. Дикобразы карабкались на манговые деревья, как заправские верхолазы, и, шурша в кронах черно-белыми иглами, для страховки хватались за ветки длинными гибкими хвостами. Потом они пробирались на удобное местечко среди веток, надежно закреплялись там несколькими оборотами хвоста, усаживались столбиком и выбирали спелый плод. Держа плод в лапках, зверьки быстро вращали его, врезаясь в мякоть своими крупными резцами. Покончив с мякотью, дикобразы иногда довольно забавно играли с большой косточкой. Не трогаясь с места, они оглядывались как-то неуверенно и беспомощно, перебрасывая косточку из лапки в лапку словно не знали, куда ее девать, а порой роняли понарошку и ловили в самый последний момент. Пожонглировав так минут пять, зверьки швыряли косточку на землю и отправлялись дальше по сучьям, шаркая лапками, за новым плодом.
Когда двум дикобразам случалось столкнуться носом к носу на одной ветке, они оба закреплялись на месте с помощью хвостов, поднимались на задние лапки и затевали самый смехотворный боксерский матч. Они уворачивались, размахивали лапками, закатывали оплеухи, делали обманные выпады, били "крюком" слева, "апперкотом", наносили удары по корпусу - и все это, ни разу не задев противника. Во время этого представления (минут пятнадцать) они сохраняли на мордах выражение легкого удивления и благодушного любопытства. Как вдруг, словно по неуловимому сигналу, оба зверька становились на четвереньки и расходились в разные стороны. Мне никогда не удавалось угадать ни причину таких боксерских спаррингов, ни "победителя", несмотря на это, я получал громадное удовольствие и покатывался со смеху…»

                 Даррелл, «Мясной рулет»

Человек хотел было подстегнуть  их,  но  удержался  и,  собравшись  с
силами, огляделся вокруг. Собаки остановились у края проруби; это была  не
трещина, а  прорубь,  сделанная  руками  человека,  тщательно  вырубленная
топором во льду толщиной в три с половиной фута. Толстая корка нового льда
свидетельствовала о том,  что  прорубью  давно  не  пользовались.  Месснер
посмотрел по сторонам. Собаки уже  указывали  ему  путь:  их  заиндевевшие
морды  были  повернуты  к  едва  приметной  на  снегу  тропинке,  которая,
ответвляясь от основного пути, взбегала вверх по берегу острова.
     - Ну, ладно,  бедные  вы  зверюги,  -  сказал  Месснер.  -  Пойду  на
разведку. Я и сам не меньше вас хочу отдохнуть.
     Он взобрался по склону и исчез. Собаки не легли и, стоя,  нетерпеливо
ждали его. Вернувшись, он взял веревку,  привязанную  в  передку  нарт,  и
накинул петлю себе на плечи. Потом повернул собак вправо и  погнал  их  на
берег. Втащить сани на крутой откос оказалось нелегко,  но  собаки  забыли
про усталость и, распластываясь  на  снегу,  с  нетерпеливым  и  радостным
визгом  из  последних  сил  лезли  вверх.  Когда  передние  скользили  или
останавливались, задние кусали их за ляжки. Человек кричал  на  собак,  то
подбадривая, то угрожая, и всей тяжестью своего тела налегал на веревку.
     Собаки стремительно вынесли нарты  наверх,  сразу  свернули  влево  и
устремились к маленькой бревенчатой хижине. В этой необитаемой хижине была
одна комната площадью в восемь футов на  десять.  Месснер  распряг  собак,
разгрузил нарты и вступил во  владение  жильем.

Джек Лондон "Однодневная стоянка"

Мастер в углу методично отвешивал Карме щелбаны. Карма мотала головой и, подпрыгивая сразу на всех четырех лапах, передними норовила заехать папочке в нос. «Все-таки на некоторые вещи ум у собак очень короткий», — подумал Хунта, глубоко, с наслаждением затягиваясь. Умница Мастер, перевел мордобой в игру. Снимает Карме напряжение, переориентирует реакцию. Правильно. Накажи такую своевольную зверюгу, как кавказка, и отпусти — она тут же захочет проверить, не передумал ли ты, и кинется снова. Из-за этого кавказских овчарок некоторые интеллектуалы обзывают тупыми. Отнюдь. Считая животное ограниченным, ты просто не хочешь потрудиться и оценить происходящее с его позиции. А уж наших собак понять… Это уже второе поколение сумасшедших псов, которых безумные хозяева заставляют делать то, на что не способны сами.

О.И. Дивов "Мастер собак"

Каждое  утро  Малыш  гулял  с  Бимбо в парке Вазы, и Бимбо
считал, что это самый веселый час за весь день,  потому  что  в
парке он встречал много других симпатичных собак, которых можно
было обнюхать и с которыми было весело поболтать.
     Малыш  обычно играл там с Кристером и Гуниллой, но сегодня
он их так и не нашел. "Может быть, они уже уехали на каникулы",
- подумал Малыш. Ну что ж, пусть, ему на это наплевать, пока у
него есть Карлсон. Ну и Бимбо, конечно.
     Тут к Бимбо подбежала  какая-то  большая  собака  с  явным
намерением  напасть  на него; Бимбо хотел было смело ринуться в
бой, чтобы показать этой глупой псине, что он о ней думает,  но
Малыш удержал его.
     - Назад! - скомандовал он. - Ты еще мал, чтобы мериться
силой с таким теленком.

Астрид Линдгрен "Малыш и Карлсон"

- Пожалуйста... нарисуй барашка...
     Все это  было  так  таинственно  и  непостижимо,  что  я  не посмел
отказаться. Как ни нелепо это  было  здесь,  в  пустыне,  на  волосок от
смерти,  я все-таки достал из кармана лист бумаги и вечное перо.  Но тут
же вспомнил,  что учился-то я больше географии,  истории,  арифметике  и
правописанию,  и  сказал малышу (немножко даже сердито сказал),  что  не
умею рисовать. Он ответил:
     - Все равно. Нарисуй барашка.
     Так как я никогда в жизни  не рисовал баранов, я повторил для  него
одну из двух старых картинок, которые  я только и умею рисовать -  удава
снаружи.  И очень изумился, когда малыш воскликнул:
     - Нет, нет!   Мне не надо слона  в удаве!  Удав  слишком опасен,  а
слон  слишком  большой.   У  меня  дома  все  очень маленькое. Мне нужен
барашек. Нарисуй барашка.
     И я нарисовал.
     Он внимательно посмотрел на мой рисунок и сказал:
     - Нет, этот барашек уже совсем хилый. Нарисуй другого.
     Я нарисовал.
     Мой новый друг мягко, снисходительно улыбнулся.
     - Ты  же  сам видишь,  - сказал он,  - это не барашек.  Это большой
баран. У него рога...
     Я опять нарисовал по-другому. Но он и от этого рисунка отказался:
     - Этот слишком старый. Мне нужен такой барашек, чтобы жил долго.
     Тут я  потерял  терпение  -  ведь  мне надо было поскорей разобрать
мотор - и нацарапал ящик.
     И сказал малышу:
     - Вот тебе ящик. А в нем сидит такой барашек, какого тебе хочется.

Антуан де Сент-Экзюпери "Маленький принц"

А потом мне приснился сон. Я нашёл собачью дверку, открыл её, а там стоял мой Человек.
На нём высокие сапоги, шляпа с белым пером, в руке блестящее ружьё. Яркое, яркое солнце. Глубокое, глубокое небо.
– Смотри, оно синее, Гордый! – говорит мой Человек.
И я вижу, небо синее, очень синее, а трава зелёная. Куртка на моём Человеке коричневая с жёлтым узором. Какое всё разное и красивое! Как же я не замечал этого раньше?
Я ношусь большими кругами, почти летаю. Чуть трону лапами землю и взмываю в воздух. Я перепрыгиваю камни, кусты и целые деревья.
Мой Человек останавливается. Он поднимает блестящее ружьё и ведёт им по синему небу. Бух! Из ружья вылетает фонтанчик, и разноцветная птица падает на землю.
Я мчусь к ней, осторожно беру зубами и приношу моему Человеку.
– Молодец, Гордый! – говорит он.
Он снова поводит ружьём, и снова – бух! – ещё одна птица падает в кусты.
А мы идём, идём. Вокруг нас луга, ручейки и белая пена цветов. Небо стоит круглым куполом. Снизу светлое, вверху бездонное, синее.
И вот мы подходим к опушке. Лес нас встречает прохладой.
– Здравствуй, дедушка Лес! – кричит мой Человек.
И дедушка Лес вздыхает шумно:
– Жа-арко, уважжаемые…
Вдали сквозь деревья заблестела вода, и мы побежали к ней. Хохочем, смеёмся. Окунулись и сделали радугу брызгами.
– Здравствуй, тётушка Река! – кричит мой Человек.
– Бл-бл-баловники, – бормочет она добродушно.
Мы искупались. Мокрые и довольные шагаем дальше. Встречаем поляны с большими красными ягодами, продираемся сквозь чащу. Долго идём, устали. А вот и овраг. Здесь отдохнём.
– Здравствуй, дядюшка Овраг, – говорит мой Человек. – Можно полежать у тебя на боку?
– Ладно уж, – соглашается дядюшка Овраг.
Мы кидаемся в сочную голубую траву, катимся по ней, замираем.
– Мы с Гордым друзья, – говорит мой Человек. – А как ты поживаешь, дядюшка Овраг?
– Да уж так, – отвечает тот.
– Ты тоже наш друг, – говорит мой Человек. – Мы любим лежать у тебя на боку.
– Ну уж… – говорит он.
Так и лежим, смотрим в небо.
– Что там, Гордый? – спрашивает мой Человек. Я вижу в небе большую красивую птицу. Но мой Человек не берёт блестящее ружьё. Он вынимает дощечку и тонкие палочки. Он начинает трогать дощечку, и на ней появляется птица ещё красивей той, которая в небе.
Потом он берёт дощечку и бросает её в небо. Дощечка летит, летит, кувыркается. И вдруг из неё выпархивает ослепительная, огненная птица. Та самая, которую он вывел своими палочками. Она взмахивает крыльями и мчится к солнцу.
– Ура! – кричит мой Человек.
Он вскакивает, пляшет, размахивает руками. Он хватает блестящее ружьё и палит в сторону, чтобы не задеть птицы. А она улетает всё выше и выше.
– Полетела, полетела! – кричит мой Человек.
Я тоже прыгаю, лаю. Мне весело, потому что весело моему Человеку. И дядюшка Овраг доволен, бормочет:
– Ну уж, молодцы…
Какой замечательный сон! Он снился мне долго-долго. Пока что-то не забухало, не затарахтело.

Константин Сергиенко "До свидания, овраг"