Все-таки чувствуется, что это ахматовский перевод. Да?

Жан Мореас

Когда идет октябрь и лес несёт потери,
И плавает в пруду осенняя листва,
Когда летят ветра в распахнутые двери
Замшелой мельницы, чьи стихли жернова,

Мне хочется присесть под старою стеною,
Смотреть, как жёлтый клен, продрогнувший, поник,
И любоваться всласть водою ледяною,
Где меркнет образ мой и солнца бледный лик.

Перевод с французского Юрия Денисова

Оказывается мы пропустили (29 октября) столетие со дня рождения британского поэта, прозаика и сценариста Дилана Томаса. Узнала об этом, набредя на сайт переводчика Василия Бетаки - http://lit.lib.ru/b/betaki_w_p/text_0180.shtml

...Особенно, когда октябрьский ветер
Мне пальцами морозными взъерошит
Копну волос, и пойман хищным солнцем,
Под птичий крик я берегом бреду,
А тень моя, похожая на краба,
Вороний кашель слышит в сучьях сонных,
И вздрогнув, переполненное сердце
Всю кровь стихов расплещет на ходу -

Я заточён в словесную тюрьму,
Когда на горизонте, как деревья,
Бредут болтливые фигуры женщин,
А в парке - звёздная возня детей...
И я творю стихи из буков звонких,
Из дуба басовитого, из корня
Терновника, или из этих древних
Солёных волн - из тёмных их речей.

И папоротник маятником бьётся:
Раскрой мне этот нервный смысл времён,
Смысл диска, вспыхивающего рассветом,
Смысл флюгера, что стонет от ветров, -
И я опять стихи творю из пенья
Лужаек, шорохов травы осенней,
Из говорящего в ресницах ветра,
Да из вороньих криков и грехов.

Особенно когда октябрьский ветер...
И я творю стихи из заклинаний
Осенних паучков, холмов Уэллса,
Где репы жёлтые ерошат землю,
Из бессердечных слов, пустых страниц -
В химической крови всплывает ярость,
Я берегом морским иду и слышу
Опять невнятное галденье птиц.

Понравился образ - "Где репы жёлтые ерошат землю".
Стало интересно, а как же в оригинале это выражено?
Оригинал вот:

Especially when the October wind
With frosty fingers punishes my hair,
Caught by the crabbing sun I walk on fire
And cast a shadow crab upon the land,
By the sea's side, hearing the noise of birds,
Hearing the raven cough in winter sticks,
My busy heart who shudders as she talks
Sheds the syllabic blood and drains her words.

Shut, too, in a tower of words, I mark
On the horizon walking like the trees
The wordy shapes of women, and the rows
Of the star-gestured children in the park.
Some let me make you of the vowelled beeches,
Some of the oaken voices, from the roots
Of many a thorny shire tell you notes,
Some let me make you of the water's speeches.

Behind a post of ferns the wagging clock
Tells me the hour's word, the neural meaning
Flies on the shafted disk, declaims the morning
And tells the windy weather in the cock.
Some let me make you of the meadow's signs;
The signal grass that tells me all I know
Breaks with the wormy winter through the eye.
Some let me tell you of the raven's sins.

Especially when the October wind
(Some let me make you of autumnal spells,
The spider-tongued, and the loud hill of Wales)
With fists of turnips punishes the land,
Some let me make of you the heartless words.
The heart is drained that, spelling in the scurry
Of chemic blood, warned of the coming fury.
By the sea's side hear the dark-vowelled birds.

-- Dylan Thomas
http://wonderingminstrels.blogspot.co.u … dylan.html

"With fists of turnips punishes the land" и "Где репы жёлтые ерошат землю" - разные образы, но оба интересные.

Анатол Имерманис

ЧЕТЫРЕ МЕЛОДИИ ДЛЯ ЧЕТЫРЁХ ВРЕМЁН ГОДА

ЗИМНЯЯ МЕЛОДИЯ

Седеет медленно оконное стекло.
Лохматый ветер по бульвару пролетел.
Твою улыбку, розовевшую светло,
лишь миг - и скрыла вездесущая метель.

Давно ли листья, замышлявшие побег,
со мной шептались, обещая лёгкий крест.
А вот сегодня я забрёл в дремучий снег,
и труден мне малейший вздох, и шаг, и жест.

Мне почтальон приносит снег, и продавец,
небрежно взвесив, упаковывает снег.
И в белый сон душа нисходит, наконец.
И, может статься, не проснуться ей вовек.

Перевод с латышского Надежды Бабицкой

Анатол Имерманис

ЧЕТЫРЕ МЕЛОДИИ ДЛЯ ЧЕТЫРЁХ ВРЕМЁН ГОДА

ЛЕТНЯЯ МЕЛОДИЯ

Кто там у входа? Чей зов и настойчивый стук
будит простор, в неподвижность и сон углублённый?
Это июль! Раскрываются двери и тут,
утро заполнив, врывается танец зелёный.

Трели, журчание, маски, смешной силуэт,
лепет, наряды... А в горле мурашки вопроса:
тот одуванчик умчится ль за ветром вослед?
Кроме шипов, что подарит лукавая роза?

Прочь все сомненья! И в праздничный круг суеты
быстро вступаю, забвение вмиг обретая.
Но за оконным стеклом появляешься ты,
осень моя, тёмно-рыжая и золотая.

Перевод с латышского Надежды Бабицкой

Муса Джалиль

Мы сквозь ресницы все еще смеёмся,
Друг другу глядя в жаркие зрачки,
Друг друга любим, но не признаёмся
В любви своей. Какие чудаки!

Я все еще влюбленными глазами
Твой взгляд ловлю, слежу твои мечты.
Меня испепеляет это пламя.
Скажи по совести: как терпишь ты?

Лишь гляну я, и, верно, из кокетства
Ты неприметно мне грозишь в ответ.
Ну и шалунья, ну и молодец ты!
Будь счастлива, живи сто тысяч лет!

- Ну как дела твои, Муса?
- Чудесно! --
Отвечу я, и кончен разговор.
Лишь говорят глаза, что сердцу тесно,
Что мы лишились речи с неких пор.

Твой взгляд, как дождь в засушливое лето.
Твой взгляд, как солнце в пасмурный денёк.
Твой взгляд - весёлый вешний праздник света.
Лишь глянешь ты, и я не одинок.

Твои ресницы... Ох, твои ресницы! --
Густая туча раскалённых стрел!
Твои зрачки мерцают, как зарницы...
Я, попросту сказать, пропал, сгорел.

Душа не верит горестной судьбе,
Я весь горю, я изнемог в борьбе,
Приходит вечер - я тобою полон,
А рассветёт - тоскую по тебе.

Нет, не забыть мне, видно, милый друг,
Прикосновенья тёплых, нежных рук.
И теплится во мне неугасимо
Тоска глухая - спутница разлук.

Уносит годы времени поток...
Покамест жизни не увял цветок,
О, если б мне увидеться с тобою,
Чтоб допылать, чтоб долюбить я мог!

Хотел бы я прильнуть к устам родным,
К твоим губам, горячим и хмельным,
А там - хоть смерть!.. Пускай умру я с песней,
Испепеленный пламенем твоим.

Перевод с татарского Марии Петровых

Октавио Пас

СПИРАЛЬ

Махровой розой расцветая,
в ночи взрывается петарда -
взлетает роза золотая.

И, как петарда, в яркой пене
взлетают волны, рассыпаясь, -
из-под крыла вскипает пенье.

И, словно роз тугие слитки,
петардой свёрнуто движенье,
окаменелое в улитке.

Витки спирали в напряженье
растут и ширятся повсюду -
не унимается движенье.

Вчера улитка - сгусток тени,
а завтра - свет, волна и ветер,
и эхом - раковина в пене.

Перевод с испанского Анатолия Гелескула