Фараон слушал Лариску, которая позволяла себе собственные выводы, и с недоумением смотрел, как она берет кружочки огурца, натирает их солью, обваливает в муке и аккуратно располагает на сковородке один возле другого.
   — Что ты делаешь?
   — Жарю огурцы.
   — Огурцы не жарят! — испуганно вскричал Фараон.
   — Почему? — весело не поверила Лариска. — Ведь кабачки жарят, а кабачки — это то же, что и огурцы, только больше размером.
   — Не жарят! Слышишь? Не жарят! И нечего...
   Фараон почувствовал, как в глазах у него зачесалось, в носу тоже зачесалось, в горле запершило. Это начиналась аллергия — не то от запаха пригоревшего масла, не то от Лариски.
  — Но ведь я жарю, — спокойно возразила Лариска и протянула тарелку, где лежали жареные огурцы с золотистой корочкой.
   Фараон посмотрел на голоногую Лариску с нахальными независимыми глазами, на сутулую спину Елисеева и, ничего не сказав, пошел к себе.

Виктория Токарева, "Фараон"

Отредактировано Vladimir_S (13.12.2015 12:47:09)

Сердце, сердце, что случилось?
Что смутило жизнь твою?
Жизнью новой ты забилось,
Я тебя не узнаю.
Все прошло, чем ты пылало,
Что любило и желало,
Весь покой, любовь к труду,
Как попало ты в беду?

Herz, mein Herz, was soll das geben?
Was bedranget dich so sehr?

Тухманов. Гете, точнее. Помните? "По волнам моей памяти". Выход этого диска был событием, сегодня непредставимым вообще. Другая страна, другое общество... другие события.

Да, не то слово, что событие.
А главное, что мне удалось его достать.

Люди мира, на минуту встаньте!
Слушайте, слушайте: гудит со всех сторон –
Это раздается в Бухенвальде
Колокольный звон, колокольный звон.
Это возродилась и окрепла
В медном гуле праведная кровь.
Это жертвы ожили из пепла
И восстали вновь, и восстали вновь!
И восстали,
И восстали,
И восстали вновь!

"Бухенвальдский набат", некогда очень популярная советская песня, поэт — А.Соболев. М.Магомаев ну очень проникновенно исполнял

- Идём!  -  крикнул  Данко  и  бросился вперёд на свое место, высоко держа
горящее сердце и освещая им путь людям.

Горький, "Старуха Изергиль"

Сколько их было, горящих сердец, и не сосчитать. Ой, что-то кажется мне, совсем напрасно они горели.

       Последним, самым грандиозным и в то же время самым кровавым несчастием был разгром, учиненный на Ямках солдатами.
       Двух драгунов обсчитали в рублевом заведении, избили и выкинули ночью на улицу. Те, растерзанные, в крови, вернулись в казармы, где их товарищи, начав с утра, еще догуливали свой полковой праздник. И вот не прошло и получаса, как сотня солдат ворвалась в Ямки и стала сокрушать дом за домом. К ним присоединилась сбежавшаяся откуда-то несметная толпа золоторотцев, оборванцев, босяков, жуликов, сутенеров. Во всех домах были разбиты стекла и искрошены рояли. Перины распарывали и выбрасывали пух на улицу, и еще долго потом - дня два - летали и кружились над Ямками, как хлопья снега, бесчисленные пушинки. Девок, простоволосых, совершенно голых, выгоняли на улицу. Трех швейцаров избили до смерти. Растрясли, запакостили и растерзали на куски всю шелковую и плюшевую обстановку Треппеля. Разбили, кстати, и все соседние трактиры и пивные.
       Пьяное, кровавое, безобразное побоище продолжалось часа три, до тех пор, пока наряженным воинским частям вместе с пожарной командой не удалось, наконец, оттеснить и рассеять озверевшую толпу. Два полтинничных заведения были подожжены, но пожар скоро затушили. Однако на другой же день волнение вновь вспыхнуло, на этот раз уже во всем городе и окрестностях. Совсем неожиданно оно приняло характер еврейского погрома, который длился дня три, со всеми его ужасами и бедствиями.
       А через неделю последовал указ генерал-губернатора о немедленном закрытии домов терпимости как на Ямках, так и на других улицах города. Хозяйкам дали только недельный срок для устроения своих имущественных дел.

А.И.Куприн, "Яма"

  "Подъем!" - гнусным голосом орет сержант. С верхних коек сыпятся молодые. На нижних сладко почивают кандидаты в паханы. Мы с Вами, читатель, в Туркмении, в казарме Советской Армии. Введем сразу в курс дела.
   В казарме строгая иерархия по годам и призывам службы. Солдаты первого года службы - без всяких прав, второго года - вершители судеб первых. Но кроме общего деления на быдло и олигархию есть и промежуточные градации. Солдаты первого полугодия - молодые, это низшая каста. Отслужив полгода, молодые становятся карасями. Так сказать, законодательно, у карася нет никакого преимущества перед молодым. Ему "положено" все то же, что и молодому. Но он отслужил дольше, и ему все же меньше достается стирок портянок паханам, ночных драяний казармы и т. п.
   Армейские обычаи, имеющие в казарме силу закона, укладываются в емкое слово "положено". ...

"В казармах Туркмении", Кирилл Подрабинек.
Сам лично слушал по радио Свобода, тогда еще. В принципе все так, хотя и не так. Зависит и от воинской части, и от командиров, и от армейского духа... если короче, перестроечная чернуха, как и писания диссидентов мало имели отношения к той армии, в которой я служил. Сладко не было, но и так уж безысходно тоже.

- Дай мне ливольверт, Макар!.. - вылупив глаза, горловым голосом заорал
ободрившийся дед Щукарь. - Дай, пока сердце горит! Я его вместе с хозяйкой
жизни ррре-шу!

Шолохов, "Поднятая целина".
Это Щукарь с кобелем воевал. ))

     — Ну, да ведь здесь компания-то не навек, а на час, - молвил купец.
     —  Однако иной если и на час навяжется, то можно его всю жизнь помнить, — отозвался дьякон.
     — Чего же это так?
     —  А  если,  например,  нигилист, да в полном своём облачении, со всеми составами и револьвер-барбосом.
     — Это сужект полицейский.
     —  Всякого  это  касается,  потому,  вы  знаете  ли, что от одного даже трясения... паф - и готово.
     —  Оставьте,  пожалуйста...  К  чему  вы это к ночи завели. У нас этого
звания ещё нет.
     — Может с поля взяться.
     — Лучше спать давайте.
     Все  послушались купца и заснули, и не могу уже вам сказать, сколько мы проспали,  как  вдруг  нас так сильно встряхнуло, что все мы проснулись, а в вагоне с нами уже был нигилист.

Н.С.Лесков, "Путешествие с нигилистом"