Он неожиданно повернулся к Челленджеру.
   – Ведь вы именно там прячете свой товар, в дамских часиках, верно?
   – Я... я... – запинаясь, пробормотал моряк. Он совершенно растерялся.
   – Только не старайтесь меня одурачить, разыгрывая рубаху-парня. Если вы провели Гастингса, то со мной это вам не удастся. Между прочим, это дело – я имею в виду торговлю наркотиками, – оно действительно оказалось прибыльным для вас и вашего дядюшки с Гарли-стрит?
   – Мсье Пуаро! – Челленджер встал.
   Мой друг безмятежно взирал на него снизу вверх.
   – Ведь вы и есть тот услужливый «приятель». Отрицайте это, если вам угодно. Но вот вам мой совет: если вы не хотите иметь дело с полицией, вам лучше исчезнуть.
   И, к моему глубочайшему изумлению, Челленджер так и сделал. Его как ветром сдуло. Разинув рот, я глядел ему вслед.

Агата Кристи, "Загадка Эндхауза"

Дорогая Леди, Вы что-то аж через целых два поста перескочили! Ну да ладно.

Я развлекаюсь наблюдениями. Обращали ли вы внимание на то, что соль спадает с кончика ножа, не оставляя никаких следов, – нож блещет, как нетронутый; что пенсне переезжает переносицу, как велосипед; что человека окружают маленькие надписи, разбредшийся муравейник маленьких надписей: на вилках, ложках, тарелках, оправе пенсне, пуговицах, карандашах? Никто не замечает их. Они ведут борьбу за существование. Переходят из вида в вид, вплоть до громадных вывесочных букв! Они восстают – класс против класса: буквы табличек с названиями улиц воюют с буквами афиш.

Ю.Олеша, "Зависть"

   Огромная, почти невероятная радость засветилась на розовой физиономии Кьоу. Он уронил карандаш. Его глаза обратились к загорелому молодому человеку, в них отразились и веселье и страх. Он боялся, как бы все это прелестное событие не оказалось сновидением.
   — Ради бога, — сказал он взволнованно, — скажите мне: вы Динк Поусон?
   — Меня зовут Пинкни Доусон, — ответил король репейного рынка.
   В тихом упоении Кьоу соскользнул с кресла на пол, на свой любимый коврик.
   Немного было звуков в Коралио в этот душный и знойный полдень. Среди них мы могли бы упомянуть восторженный и неправедный хохот простертого на коврике ирландского янки, пока загорелый молодой человек стоит и смотрит на него проницательным глазом в великом изумлении и замешательстве. А также топ-топ-топ-топ многих обутых ног, шагающих по улицам. А также тихий шелест волн Караибского моря, омывающего этот исторический берег.

О'Генри, "Короли и капуста"

Карандаш позволяет вмешаться в текст и стать его соавтором. Я подчёркиваю то, что восхищает, и то, что раздражает, и то, что понятно до боли, и то, что непонятно до злости

Александр Генис    "Камасутра книжника"

Мы разложили карту и принялись обсуждать планы.
Было решено, что мы отплываем в ближайшую субботу из Кингстона. Мы с Гаррисом выедем туда утром и возьмем лодку до Чертси, а Джордж, который не сумеет выбраться из Сити до полудня (Джордж ходит спать в банк, с десяти до четырех каждый день, кроме субботы, когда его будят и выставляют за дверь в два)[8], там нас и встретит.
Будем мы ночевать «на воздухе» или спать в гостиницах?
Мы с Джорджем были за «воздух». Это ведь так привольно и первозданно, так ведь патриархально.
В сердце унылых остывающих облаков медленно угасает золотая память об умершем солнце. Тихие, как печальные дети, смолкают птицы, и только жалобный крик куропатки да хриплое карканье коростеля тревожат благоговейную тишину над лоном вод, где умирающий день испускает последний вздох.

Джером Клапка Джером
Трое в лодке, не считая собаки

Это Григорий Горин, зарисовка "О прелестях городской жизни".

Любовь мою,
как апостол во время оно,
по тысяче тысяч разнесу дорог.
Тебе в веках уготована корона,
а в короне слова мои —
радугой судорог.

В.В.Маяковский, "Флейта-позвоночник"

Х р и с т и а н.  Бедняга король! У-у!
К о р о л ь.  Что вы меня пугаете, дураки? В чем дело? Почему я бедняга?
Х р и с т и а н.  Такой великий король — и так одет!
К о р о л ь.  Как я одет? А?
Г е н р и х.  Обыкновенно, ваше величество!
Х р и с т и а н.  Как все!
Г е н р и х.  Как соседние короли!
Х р и с т и а н.  Ох, ваше величество, ох!
К о р о л ь.  Ах, что это! Ну что они говорят? Да как же это можно! Отоприте шкаф! Дайте плащ номер четыре тысячи девятый от кружевного костюма. Смотрите, дураки. Чистый фай. По краям плетеный гипюр. Сверху шитые мансонские кружева. А понизу валансьен. Это к моему кружевному выходному костюму. А вы говорите — как все? Дайте сапоги. Смотрите, и сапоги обшиты кружевами брабантскими. Вы видели что-нибудь подобное?
Г е н р и х.  Видели!

Е.Шварц, "Голый король"

     — А  я дерусь просто  потому,  что дерусь, — покраснев, ответил Портос. Атос, от  которого  ничто  не  могло  ускользнуть,  заметил  тонкую  улыбку, скользнувшую по губам гасконца.
     — Мы поспорили по поводу одежды, — сказал молодой человек.

"Три мушкетера"