— Моя  привязанность  к  вашей  особе,  сэр, — голосом,  дрожащим  от волнения, заговорил мистер  Тапмен,  засучивая  в  то  же  время  рукава, — велика... очень  велика...  однако  этой  самой  особе  я  должен  отомстить немедленно.
     — Начинайте, сэр! — ответил мистер Пиквик.

Ч.Диккенс, "Посмертные записки..."

Он умер, и мы пели над ним Марсельезу. Молодыми и сильными голосами пели мы великую песню свободы, и грозно вторил нам океан и на хребтах валов своих нес в милую Францию и бледный ужас, и кроваво-красную надежду. И навсегда стал он знаменем нашим — это ничтожество с телом зайца и рабочего скота и великою душою человека. На колени перед героем, товарищи и друзья!

Леонид Андреев, "Марсельеза"

Но вот ворвался в порт
Французский теплоход
В сиянии своих прожекторов,
И свой покинув борт
Сошли гурьбою в порт
Четырнадцать французских моряков.

У них походочка, как в море лодочка,
А на пути у них таверна "Кэт".
Они пришли туда, где можно без труда
Найти себе и женщин, и вина.

Зайдя в тот ресторан,
Увидев англичан,
Французы стали все разозлены.
И кортики достав,
Забыв морской устав,
Они дрались, как дети сатаны.

«В кейптаунском порту», популярная в начале ХХ века песня. Автором текста указывается П.Гандельман, но песня обросла таким количеством вариантов, что её можно считать фольклорной

Приходит день, приходит час,
Приходит миг, приходит срок —
И рвётся связь.
Кипит гранит, пылает лёд,
И легкий пух сбивает с ног —
Что за напасть?
Вдруг зацветает трын-трава,
Вдруг соловьём поёт сова,
И даже тоненькую нить
Не в состояньи разрубить
Стальной клинок!

Ю.Ким, их х/ф "Обыкновенное чудо"

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространство и простор,
Нам разум дал стальные руки-крылья,
А вместо сердца — пламенный мотор.

Всё выше, выше и выше
Стремим мы полёт наших птиц,
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ.

"Марш авиаторов", 1923 г.

   Каждый день я разбирал свой воображаемый самолет. Я изучил его мотор и винт. Я оборудовал его новейшими приборами. Я знал его, как свои пять пальцев. Одного только я еще не знал: как на нем летать. Но именно этому я и хотел научиться.
   Мое решение было тайной для всех, даже для Кораблева. В школе считали, что я разбрасываюсь, а мне не хотелось, чтобы о моей авиации говорили: «Новое увлечение». Это было не увлечение. Мне казалось, что я давно решил сделаться, летчиком, еще в Энске, в тот день, когда мы с Петькой лежали в соборном саду, раскинув руки крестом, и старались днем увидеть луну и звезды, когда серый, похожий на крылатую рыбу самолет легко обошел облака и пропал на той стороне Песчинки. Конечно, это мне только казалось. Но все же недаром так запомнился мне этот самолет. Должно быть, и в самом деле тогда я впервые подумал о том, что теперь занимало все мои мысли.

В.Каверин, "Два капитана"

Слушай, братцы, мой приказ:
«Поведу я в баню вас.
Как скомандую: ать, два!
Запевайте соловья».

Эй, соловей, соловей, пташечка,
Канареечка жалобно поет.
Эй, раз! Эй, два! Горе — не беда,
Канареечка жалобно поет.

Парикмахером я был,
Усы, бороды я брил;
А забрили и меня —
Распеваю соловья.

Раньше нежным баритоном
В оперетке шпарил я,
А теперь солдатским тоном
Распеваю соловья.

Старая солдатская песня

   Несколько дней назад, когда начальник отдела позвонил ему и предложил заняться делами плавательного бассейна, Яковчук спросил:
   — Кража?
   — В некотором смысле кража. Похищено спокойствие многих людей. Сейчас к вам зайдёт товарищ и всё расскажет.

М.Ланской, Б.Рест, "Двенадцать открыток"

Раскошелиться б сыну недолгого века,
да пусты кошельки упадают с руки...
Не грусти, не печалуйся, о моя Вера, —
остаются еще у тебя должники!

Б.Ш.Окуджава