Зигмунт пожал плечами, включил фонарик и попробовал вытащить свою удочку. Она, вероятно, за что-то зацепилась, и ему пришлось дёрнуть посильнее. Одновременно трое друзей тоже зажгли фонарики, и свет достиг дна.
   — Ой, там что-то шевелится! — пискнула Шпулька.
   — Где?
   — Там, в воде! Что-то громадное! О Господи…
   Лучи фонариков устремились туда, куда упала первая Терескина лягушка. На дне образовалась какая-то большая разлапистая куча, медленно шевелящаяся и меняющая очертания. Какое-то время все обалдело таращились на это явление.
   — Ой, похоже, что это раки, — не веря своим глазам прошептал Янушек.
   Тут как раз Зигмунт извлёк из воды свою удочку и что-то махонькое и корявое, прицепившееся к лягушке. Над водой это что-то сразу отцепилось и шлёпнулось назад в реку.
   — О Боже! Рак! — воскликнул парень приглушённым голосом.
   Тереска, не трогая своей удочки, направила луч света на приманку. Лягушки совсем не было видно, а на ней и вокруг неё медленно двигались какие-то огромные, тёмные, бесформенные чудовища.

Иоанна Хмелевская, сборник "Слепое счастье", новелла "Река сокровищ"

   — Деловой вы человек, Даниил Аркадьич. Норовите взять сразу быка за рога.
   — К чему в прятки играть? Или мы друг друга не уважаем?
   — Ну что ж — сразу, так сразу. Скажите, Даниил Аркадьич, к вам на днях кто-нибудь из прежних знакомых сюда не заходил?
   — Ко мне?! А что мне с ним делать?
   — Ну... допустим с каким-нибудь деловым предложением...
   — Иван Сергеич, скажите, вы так себе спрашиваете или капнул кто?
   — Ну, Даниил Аркадьич...
   — Капнул... капнул... Двадцатый век... поток информации... понятно!
   — Вы не ответили.
   — На этих днях — нет. И вообще — нет. Вы знаете, я давно уже "завязал".
   — А с памятью у вас всё в порядке?
   — Поймите, Иван Сергеич, память — это лучшее, что у меня есть. С почками плоховато, камешки завелись...
   — Драгоценные?
   — Сколько вас помню — шутите всё...
   — Значит — нет?
   — Я, конечно, не святой, но... Я давно уже этим не занимаюсь: хлопотно стало. Себе дороже.
   — Значит, не договорились?
   — Нет, Иван Сергеич. Не договорились.
   — Ну что ж... Кстати, о камешках. Рылся я недавно в одном архивном деле — пустяки: некто Каминский обвинялся в перекупке бриллиантов. Но, как выяснили, Каминский — это лицо подставное, покупал он для кого-то другого, а для кого — назвать отказался. Так вот этот другой, правда, косвенно, фигурирует ещё в двух делах — в незаконной перепродаже каракуля и дефицитной мебели. Вот что вы об этом думаете?
   — Ну... думаю, что мелковаты дела, не предметы. 
   — Да-да, мелковаты... Но если хорошенько покопаться, то годика на три потянут, а?
   — Не думаю, нет.
   — Посмотрим. Закончу своё дело и возьмусь за них. Исключительно из любопытства. Мебель, камешки, пушнина... Прямо интересно, что же это такой за слесарь-многостаночник?
   — Иван Сергеич, ну зачем же, я извиняюсь, за жабры-то хватать?! Я же не рыба, не акула какая-нибудь, я маленький человек! Если бы я хоть что-нибудь знал, я вам сказал бы всё!

Х/ф "Черный принц" (1973)

   — Ню-ура! — кричит мадам Белополякина. — Ню-ур!
   — Иду-у!
   И в комнате появляется домработница Нюра. На лице ее выражение напряженного страха и преданности.
   — Подымите сторы, — говорит мадам Белополякина. — Да подождите, не топайте ногами, как лошадь. Сначала уберите посуду. Да не гремите вы подносом... Гос-споди, несчастье мое... Подождите, говорят вам! Поставьте посуду на место.
   Нюра повинуется.
   — На рынке были?
   — Были, — отвечает Нюра.
   — Принесите сдачу. Да погодите, господи, горе мое, куда вы уходите?.. Сначала посчитаем. Сколько я вам вчера дала? Пять рублей?
   — Пять.
   — Что же вы купили?
   Нюра привычно загибает шершавый, как наждачная бумага, указательный палец. Начинается самое мучительное — утренние расчеты.
   — Да погодите вы, гос-споди, не болбочите, как индюшка, ничего понять нельзя. Так, значит, мясо один рубль шестьдесят копеек, да двенадцать копеек лук — один рубль восемьдесят две копейки, да один рубль девяносто копеек масло — будет два рубля девяносто копеек. Что вы еще брали? Телятину? Телятина — девяносто? Значит, два девяносто да девяносто будет три рубля девяносто копеек. Да тридцать восемь копеек подсолнечное... Сколько же это будет? Три рубля девяносто копеек и тридцать восемь копеек — четыре рубля тридцать восемь копеек. Все?
   — Все, — говорит Нюра и вздыхает. — Больше ничего не брали.
   — Значит, — высчитывает мадам Белополякина, хмуря жирный лобик, — я вам дала пять рублей, а вы истратили четыре рубля тридцать восемь копеек. Значит, сдачи — пятьдесят восемь копеек. Давайте деньги и принесите мой ридикюль. Он там, под кофточкой... Что же вы стоите, как лошадь? Вам говорят!
   Но Нюра не двигается с места. Она ошеломленно смотрит на стенку, оклеенную прекрасными розовыми обоями со следами раздавленных клопов.
   — У меня гривенник сдачи, — произносит она, с трудом шевеля губами.
   — Гос-споди! — восклицает мадам Белополякина. — У нее гривенник сдачи! Откуда же гривенник, когда должно быть пятьдесят восемь. Вы что покупали?..
   Счеты возобновляются.
   — Телятина — девяносто, — считает Белополякина, — да мясо рубль шестьдесят, итого — два девяносто. Да рубль девяносто масло. Будет четыре девяносто. Да тридцать восемь копеек подсолнечное — пять тридцать восемь. Да двенадцать копеек лук — пять сорок восемь... Погодите! Сколько я вам давала? Пять? А вы истратили пять сорок восемь... Как же вы могли истратить пять сорок восемь, если я вам дала пять? Ну, ладно. Потом сосчитаемся. Горе мое!.. Заберите грязную посуду и давайте чай!
   И мадам Белополякина вытаскивает из-под одеяла пухлые волосатые ноги.
   Трудно приходится интеллигентной женщине в наше суровое время.

Е.Петров (для разнообразия — без И.Ильфа), "День мадам Белополякиной"

   – Изволите ли видеть, в числе прочего бумажки слетели с потолка, – буфетчик понизил голос и конфузливо оглянулся, – ну, их все и похватали. И вот заходит ко мне в буфет молодой человек, дает червонец, я сдачи ему восемь с полтиной... Потом другой.
   – Тоже молодой человек?
   – Нет, пожилой. Третий, четвертый. Я все даю сдачи. А сегодня стал проверять кассу, глядь, а вместо денег – резаная бумага. На сто девять рублей наказали буфет.
   – Ай-яй-яй! – воскликнул артист, – да неужели ж они думали, что это настоящие бумажки? Я не допускаю мысли, чтобы они это сделали сознательно.
   Буфетчик как-то криво и тоскливо оглянулся, но ничего не сказал.
   – Неужели мошенники? – тревожно спросил у гостя маг, – неужели среди Москвичей есть мошенники?
   В ответ буфетчик так горько улыбнулся, что отпали все сомнения: да, среди москвичей есть мошенники.
   – Это низко! – возмутился Воланд, – вы человек бедный... ведь вы – человек бедный?
   Буфетчик втянул голову в плечи, так что стало видно, что он человек бедный.
   – У вас сколько имеется сбережений?
   Вопрос был задан участливым тоном, но все-таки такой вопрос нельзя не признать неделикатным. Буфетчик замялся.
   – Двести сорок девять тысяч рублей в пяти сберкассах, – отозвался из соседней комнаты треснувший голос, – и дома под полом двести золотых десяток.
   Буфетчик как будто прикипел к своему табурету.

М.Б., "М. и М."

     Л а н ц е л о т.  Правда.  Ах, разве знают в бедном вашем народе, как можно любить друг друга? Страх, усталость, недоверие сгорят в тебе, исчезнут навеки, вот как я  буду  любить  тебя.  А  ты, засыпая,  будешь  улыбаться  и,  просыпаясь, будешь улыбаться и звать меня — вот как ты меня будешь любить.  И  себя  полюбишь тоже.  Ты  будешь ходить спокойная и гордая. Ты поймешь, что уж раз я тебя такую целую, значит, ты хороша.  И  деревья  в  лесу будут  ласково  разговаривать  с нами, и птицы, и звери, потому что настоящие влюбленные все понимают и заодно со всем миром. И все будут рады нам, потому что  настоящие  влюбленные  приносят счастье.
Д р а к о н. Что он ей там напевает?
Г е н р и х.  Проповедует.  Ученье — свет, а неученье — тьма. Мойте руки перед едой. И тому подобное. Этот сухарь...

Е.Шварц, "Дракон"

Когда мальчишки стали отвечать урок, оказалось, что никто не знает стихов как следует, и учителю приходилось все время подсказывать. Но, как бы там ни было, они с грехом пополам добрались до конца урока, и каждый получил свою награду — маленький синий билетик с текстом из библии: синий билетик был платой за два библейских стиха, выученных наизусть. Десять синих билетиков равнялись одному красному и могли быть обменены на него; десять красных равнялись одному желтому; а за десять желтых директор школы выдавал ученику библию в очень простом переплете. (Стоила эта библия при тогдашней дешевизне всего сорок центов.)

М.Твен, "Приключения Тома Сойера"