Леди Осень написал(а):Существует одно—единственное правило, как писать письма. Либо вы его не знаете, либо настолько глупы, что не считаетесь с ним. Это простое и ясное правило: пишите лишь о том, что интересно вашему адресату.
ГИЗА (появляется в левом углу сцены. Даже сидя в кресле-каталке, она элегантна и величественна, Перед ней небольшой столик, на нем – телефон и несколько книг) Отсюда до Мюнхена почти сто километров, но, как всегда по пятницам, ровно в двадцать ноль-ноль к нашей загородной вилле подкатил кортеж автомашин. О, эта немецкая пунктуальность! В двадцать тридцать горничная распахнула двери столовой и подкатила мое кресло к обеденному столу, а я пригласила гостей за стол. Я уже писала тебе, что на небольших званых вечерах мы обходимся без протокола, и поэтому я посадила рядом с собой профессора Раушенинга. Он не только замечательный врач, но и интересный собеседник. Он лечит меня, а его брат – вице-президент Баварской торговой палаты и покровитель Миши. Раушенинг справился о моем здоровье. К чему жаловаться, ответила я, если нельзя помочь. Он похвалил меня за характер, еще что-то сказал, но я, прости, забыла... Пришла медсестра, письмо я продолжу завтра.
ЭРЖИ (несколько усталая, хотя в общем-то неутомимая женщина; у нее небрежно-неряшливый вид, несмотря на новое платье и крашеные волосы. Она пишет письмо) Сегодня у меня ужасный день, сплошные неприятности. А я по каждому пустяку выхожу из себя. Ты же знаешь меня, дорогая! А тут еще эта Миштотна, продавщица из молочной, действует мне на нервы. Представь себе, Гиза, на руках у меня соседская кошка, в правой руке бутылка кефира, на одной ноге сандалия, на другой ботинок на шнурках, а на голове чужая шляпка, случайно подвернувшаяся мне. Я ору, не очень выбирая выражения, молочница орет на меня, старухи в очереди тоже вопят. Эту молочницу у нас никто не любит. И тут в самый кульминационный момент открывается дверь и на пороге появляется крашеная блондинка, но такого натурального цвета, какого я еще не встречала. На ней коричневый костюм джерси, импортный, но главное, Гиза, она остановилась на пороге и молча обвела нас взглядом. И в молочной наступила гробовая тишина, потому, что всем сразу стало стыдно. Я не узнала ее, но она, присмотревшись ко мне, спросила: «Если не ошибаюсь, вы госпожа Орбан?». Я стояла и не могла выдавить из себя ни слова. Но когда молочница, обретя дар речи, попыталась продолжить ругань, Паула так посмотрела на нее, словно говоря: «Вы что-то хотели сказать?» – что молочница вмиг была морально уничтожена и не произнесла более ни слова. Потом мы сговорились с Паулой встретиться во вторник в кафе «Нарцисс», а теперь мы видимся с нею почти каждый день. Гиза, дорогая, наконец-то я повстречала человека, который считается со мной, интересуется моей жизнью, беспрестанно расспрашивает меня. Она хочет знать обо мне буквально все, и, что бы я ни говорила, ей все интересно. А ведь столько долгих лет меня никто ни о чем не спрашивал! Почувствовав, что я кому-то нужна, я стала нужна и самой себе. Я заканчиваю, дорогая Гиза, потому что спешу в «Нарцисс». Завтра я снова напишу тебе, а до тех пор целую тебя много-много раз, любящая тебя много-много раз, любящая тебя сестра Эржи.
Иштван Эркень, "Кошки-мышки" ("Игра с кошкой")
