В одном домике на улице Колокольчиков жило шестнадцать малышей-коротышей. Самым главным из них был малыш-коротыш, по имени Знайка. Его прозвали Знайкой за то, что он знал очень много. А знал он много потому, что читал разные книги. Эти книги лежали у него и на столе, и под столом, и на кровати, и под кроватью. В его комнате не было такого места, где бы не лежали книги. От чтения книг Знайка сделался очень умным. Поэтому все его слушались и очень любили. Одевался он всегда в черный костюм, а когда садился за стол, надевал на нос очки и начинал читать какую-нибудь книгу, то совсем становился похож на профессора

Тоже Носов, но предыдущая книга.

Гаев. А ты знаешь, Люба, сколько этому шкафу лет? Неделю назад я выдвинул нижний ящик, гляжу, а там
выжжены цифры. Шкаф сделан ровно сто лет тому назад. Каково? Можно было бы юбилей отпраздновать. Предмет
неодушевленный, а все-таки как-никак книжный шкаф.
     Пищик (удивленно). Сто лет... Вы подумайте!..
     Гаев. Да... Это вещь... (Ощупав шкаф.) Дорогой, многоуважаемый шкаф! Приветствую твое существование,
которое вот уже больше ста лет было направлено к светлым идеалам добра и справедливости; твой молчаливый
призыв к плодотворной работе не ослабевал в течение ста лет, поддерживая (сквозь слезы) в поколениях
нашего рода бодрость, веру в лучшее будущее и воспитывая в нас идеалы добра и общественного самосознания.

Чехов, "Вишневый сад"

... и лично товарища Брежнева.

Старинная формулировка.

Товарищ Сталин, вы большой учёный —
В языкознаньи знаете вы толк;
А я простой советский заключённый,
И мне товарищ — серый брянский волк.

Юз Алешковский.

Песню дружбы запевает молодежь,
Молодежь, молодежь.
Эту песню не задушишь, не убьешь!
Не убьешь! Не убьешь!
Нам, молодым,
Вторит песней той
Весь шар земной!
Эту песню не задушишь, не убьешь!
Не убьешь! Не убьешь!

"Гимн демократической молодежи"
Музыка: А. Новиков Слова: Л. Ошанин

Муравей с головой Никодима Эфиальтыча Златовратского стал карабкаться на холмик. Сопако уже знал, что это муравьиная куча. Здесь сновали рыжие насекомые, и все они кого-то напоминали: законопослушного общественника Порт-Саидова, ретивого администратора Сигизмунда Кенгураева… Все они суетились, издавали отвратительные вопли, строя свой крохотный мирок, упрятанный от солнца в глубину подземелий.
— Берегитесь, Эфиальтыч! — закричал муравей с физиономией Льва Яковлевича.
К шевелящейся куче шагали великаньи сапоги. Их подошвы заслоняли небосвод, поблескивали гвоздями… Миг — и взлетела страшная подошва над муравьиным мирком. Морду муравья-Эфиальтыча исказила гримаса ужаса. Сопако заметил: этот мураш испустил дух раньше, чем сапог гиганта опустился на него, опрокинулся на спину, застыл, он даже не пискнул, когда его припечатала к земле нога великана, разворотившая муравейник.

Сопако, леденея от страха, наблюдал за агонией мирка, и вдруг синеглазый паук с шипеньем бросился на Льва Яковлевича. Железные паучьи челюсти впились ему в горло, холодно блестя страшными глазами, чудовище высасывало из Сопако жизнь… Вот-вот и конец…
Померкло небо, спрятавшееся за огромную, в стальных бляшках, подошву, великан опустил ногу, сплющил и мураша, и злобного паука…

Сидельников, "Нокаут".

Попрыгунья Стрекоза
Лето красное пропела;
Оглянуться не успела,
Как зима катит в глаза.
Помертвело чисто поле;
Нет уж дней тех светлых боле,
Как под каждым ей листком
Был готов и стол, и дом.
Все прошло: с зимой холодной
Нужда, голод настает;
Стрекоза уж не поет:
И кому же в ум пойдет
На желудок петь голодный!
Злой тоской удручена,
К Муравью ползет она:
«Не оставь меня, кум милый!
Дай ты мне собраться с силой
И до вешних только дней
Прокорми и обогрей!»

Дедушка Крылов.

Зима раскрыла снежные обьятья
И до весны все дремлет тут.
Только елки в треугольных платьях,
Только елки в треугольных платьях
Мне навстречу все бегут, бегут, бегут.

И уносят меня, и уносят меня
В звенящую снежную даль
Три белых коня, эх, три белых коня
Декабрь и январь и февраль!

музыка-Евгений Крылатов, слова-Леонид Дербенев, поёт-Лариса Долина

В  это время машина подъехала к перекрестку и остановилась у
светофора.
   -- В машине также  имеется  оптическое  устройство,  которое
включает тормоз при красном светофоре, -- сказал Кубик.
   Автомобиль  действительно  неподвижно стоял перед светофором
до тех пор, пока не погас красный свет и не включился зеленый.
   -- Что  ж,  в  этом  ничего  удивительного  нет,  --  сказал
Пестренький.  --  Удивительно только, откуда машина знает, куда
надо ехать.

Носов, "Незнайка в Солнечном городе"