Что не подвластно мне? как некий демон
Отселе править миром я могу;
Лишь захочу — воздвигнутся чертоги;
В великолепные мои сады
Сбегутся нимфы резвою толпою;
И музы дань свою мне принесут,
И вольный гений мне поработится,
И добродетель и бессонный труд
Смиренно будут ждать моей награды.
Я свистну, и ко мне послушно, робко
Вползет окровавленное злодейство,
И руку будет мне лизать, и в очи
Смотреть, в них знак моей читая воли.
Мне всё послушно, я же — ничему;
Я выше всех желаний; я спокоен;
Я знаю мощь мою: с меня довольно
Сего сознанья...

"Скупой рыцарь"

   Однажды летом я принимал участие в прогулке, для которой наша компания наняла на несколько дней лодку в верховьях Темзы. Никто из нас до тех пор не видел наемной лодки, а когда мы ее увидели, то никак не могли догадаться, что это такое.
   Мы заказали по почте четырехвесельный ялик. Когда мы явились на пристань с чемоданами в руках и назвали себя, лодочник сказал:
   "Как же, как же, вы заказали четырехвесельный ялик. Он готов. Джим, притащи-ка сюда "Гордость Темзы"!"
   Мальчик ушел и через пять минут вернулся, с трудом волоча за собой деревянную колоду доисторического вида, которую, судя по всему, недавно выкопали из-под земли, и, к тому же, выкопали так небрежно, что без всякой необходимости нанесли ей тяжкие повреждения.
   Лично я с первого взгляда на этот предмет решил, что передо мной какая-то реликвия эпохи Древнего Рима, — какая именно, я затруднялся определить, но полагал, что скорее всего гроб.
   Такое предположение казалось мне весьма правдоподобным, поскольку верховья Темзы изобилуют римскими древностями. Однако один из наших спутников, серьезный юноша, смысливший кое-что в геологии, поднял на смех мою римскую теорию и объявил, что любой мало-мальски мыслящий человек (категория, к которой он, при всем желании, причислить меня не может) сразу же узнает в найденном мальчишкой предмете окаменелого кита. И он указал нам на ряд признаков, свидетельствовавших о том, что кит принадлежал к доледниковому периоду.
   Чтобы покончить с этой дискуссией, мы обратились к мальчишке. Мы заклинали его ничего не бояться и сказать нам, положа руку на сердце, что это такое: окаменелый допотопный кит или древнеримский гроб?
   Мальчик сказал, что это — "Гордость Темзы".

Дж.К.Джером, "Трое в лодке..."

   — Диккенс! Меня зовут Чарльз Диккенс! — сказал он и помахал нам рукой.
   Дверь захлопнулась. Он был внутри, рядом с бабушкой, и расписывался в книге постояльцев, и я тоже хлопнул дверью и, затаив дыхание смотрел на имя, которое он так четко выводил на бумаге.
   — Чарльз Диккенс, — по слогам разобрала бабушка. За всю свою жизнь она не прочла ни одной книги. — Красивое имя.
   — Красивое?! — воскликнул я. — Разрази меня гром! Это великое имя! Но я был уверен...
   Приезжий, ему было лет под шестьдесят, повернулся и посмотрел на меня, и глаза у него были такие же ласковые, как у Пса.
   — Я думал, что вы...
   — Что я... умер? — Чарльз Диккенс рассмеялся. — Ничего подобного! Жив-здоров! И очень рад встретить здесь читателя, и почитателя, и знатока!
   И вот мы идем наверх, бабушка несет чистое постельное белье, я несу чемодан, а навстречу нам не идет — плывет не человек — корабль: мой дедушка.
   — Дедушка, — сказал я, готовясь увидеть его замешательство, — познакомься с мистером Чарльзом Диккенсом!
   Дедушка стиснул и тряхнул руку приезжего.
   — Друзья Николаса Никклби — мои друзья!

Рэй Брэдбери, "Самое прекрасное время"

Профессор,
         снимите очки-велосипед!
Я сам расскажу
              о времени
                       и о себе.

Тоже Маяковский, "Во весь голос"

   А латинист Тараканиус, очень недовольный реформой, поставил однажды Биндюгу за письменную уже нечто необъяснимое: «совсем плохо с двумя минусами». Так и за четверть вывел.
   – Если принять «плохо» за единицу, – высчитывал Биндюг, – то у меня по латыни отметка за четверть такая, что простым глазом и не углядишь. Черт его знает, чему это равно. Хорошо, если нуль. А вдруг еще меньше?..

"Кондуит и Швамбрания"

Все молодые девицы, - говорил Сидней Смит, - думают, что как только пройдет новый закон, они немедленно выйдет замуж, школьники ждут, что отменятся латинские глаголы и подешевеют сладкие пирожки, капралы и сержанты уверены в увеличении окладов, плохие поэты рассчитывают, что начнут читать их поэмы, а дураки будут разочарованы, как, впрочем, всегда и везде".

Андре Моруа

"Жизнь Дизраэли"