На экране — крупным планом — корреспондентка радио:
     — Простите, Макс, возможно мой  вопрос  будет  несколько...  Ну,  может быть, вы сочтете его чересчур... — Кажется, она безнадежно запуталась.
     — Интимным? — приходит ей на помощь комментатор.
     — Вот  именно.  — Она облегченно  вздыхает.  — Ваше прошлое. Ведь  его нельзя так просто списать со  счета. Звериные инстинкты. Не  появляется ли у вас иногда желание...
     Макс кивает головой:
     —  Я  вас  понял. Мы  все находимся  во  власти инстинктов. От них ведь никуда не спрячешься. Разве у вас, когда вы ночью остаетесь наедине со своим мужем, не появляется желание внимать их зову?
     Ржут журналисты, ухмыляется комментатор, только лицо гориллы сморщено в брезгливой гримасе.
     Корреспондентка краснеет.
     Отличная вещь цветной экран! Я наслаждаюсь богатством оттенков  румянца на лице этой дуры.
     — Я... девушка... — с трудом выдавливает она.
     Теперь уже хохочет и Макс.
     — Тем более! — Он достает из кармана халата платок и вытирает им глаза. — Тем более: неудовлетворенные инстинкты — самые сильные.

Илья Варшавский, "Тараканы"

   — Ты чего?
   — Говори донесение.
   — Ишь чего захотел!
   — Считаю до трех. Раз...
   — Мне нельзя. Служивый, мне нельзя, во мне...
   — Продал ты свой Божий дар за стопку водки, Феномен. Но против твоей личности я ничего не имею. Не в тебя я стреляю, а во вредное нашему делу донесение.

Т/ф "Бумбараш"

   – Я – сын. Я, братец, у наших казачков уже второй год за сына считаюсь. Они меня ещё под Смоленском приняли. Меня, братец, сам майор Вознесенский на свою фамилию записал, поскольку я являюсь круглый сирота. Так что я сейчас называюсь гвардии ефрейтор Вознесенский и служу при майоре Вознесенском связным. Он меня, братец мой, один раз даже вместе с собой в рейд взял. Там наши казачки ночью большой шум в тылу у фашистов сделали. Как ворвутся в одну деревню, где стоял их штаб, а они как выскочат на улицу в одних подштанниках! Мы их там больше чем полторы сотни набили.
   Мальчик вытащил из ножен свою шашку и показал Ване, как они рубали фашистов.
   – И ты рубал? – с дрожью восхищения спросил Ваня.
   Мальчик хотел сказать «а как же», но, как видно, гвардейская совесть удержала его.
   – Не, – сказал он смущённо. – По правде, я не рубал. У меня тогда ещё шашки не было. Я на тачанке ехал вместе со станковым пулемётом... Ну и, стало быть, иди, откуда пришёл, – сказал вдруг ефрейтор Вознесенский, спохватившись, что слишком дружески болтает с этим неизвестно откуда взявшимся довольно-таки подозрительным гражданином. – Прощай, брат.
   – Прощай, – уныло сказал Ваня и побрёл прочь.

В.П.Катаев, "Сын полка"

   ...Они возвращались уже в сумерках. Ребята гребли, а Анка сидела на руле. Над черным лесом поднималась красная луна, неистово вопили лягушки.
   – Так здорово все было задумано, – сказала Анка грустно. – Эх, вы!..
   Ребята промолчали. Затем Пашка вполголоса спросил:
   – Тошка, что там было, под знаком?
   – Взорванный мост, – ответил Антон. – И скелет фашиста, прикованный цепями к пулемету. – Он подумал и добавил: – Пулемет весь врос в землю...
   – Н-да, – сказал Пашка. – Бывает. А я там одному машину помог починить.

АБС, "Трудно быть богом"

Завод лежит перед ним, как на ладони: в резком свете прожекторных ламп снуют рабочие, бегают вагонетки, плывут желто-зеленые клубы ядовитых паров. «Я тебя убью», — шепчет титулярный советник и открывает огонь. В этот день он не идет на службу, на следующий день — тоже. Он не спит, не ест, он сидит на корточках под слуховым окном и стреляет. Время от времени он делает перерывы, чтобы охладился ствол миномета. Иногда ему кажется, что химический смрад ослабевает, и тогда он улыбается, облизывает губы и шепчет: «Я убью тебя». Потом он падает без сил и засыпает, а проснувшись, видит, что мины кончились — осталось три штуки. Он выстреливает их и высовывается в окно, обширный двор завода усеян воронками, зияют выбитые стекла, на боках гигантских газгольдеров темнеют вмятины, двор перерыт сложной системой траншей, по траншеям короткими перебежками двигаются рабочие, быстрее прежнего бегают вагонетки, водители автокаров защищены железными листами, а когда ветер относит клубы ядовитых паров, на кирпичной стене заводоуправления открывается свежая белая надпись: «Внимание! При обстреле эта сторона наиболее опасна»...

АБС, "Гадкие лебеди"

   — Спроси что-нибудь заковыристое, даже с иноземными словами.
   — С иноземными можно: И эйн, цвейн, дрехт... Какава. Амиту гури цуфари пари дрикер бикер паровоз.
   — С иноземными можно — И эйн, цвейн, дрехт, какава. Амиту гури цуфари пари дрикер бикер паровоз.

"Бумбараш"

   — От кого вы помощи ждёте, Парася Никаноровна? Вы поглядите на них: голытьба, голь перекатная! А ведь ходят так, что будто бы весь мир (и наше село) — ихнее хозяйство.
   — Справедливо... Справедливо вы говорите, Филимон Фёдорович, справедливо.
   — Но Господь Бог этого не допустит. Он ведь всё видит! Он все их грехи в особую книжицу записывает. Придёт время, перелистает он эту книжицу...
   — А всё ли у него записано, Филимон Федорович?
   — Всё, Парася Никаноровна, всё! А что Он забудет, то — вот, я напомню.
   — Это что — Господу?
   — Лично ему.

Х/ф "Трембита"