И сгущается ночь
и слетает листва
и ничем не помочь
и надежда жива
и торчит часовой
и никто никуда
и хлебнули с лихвой
и гудят провода.

И могли бы добром
и уж прямо враги
и не действует бром
и тупеют мозги
и баланда жидка
и бессмыслен скулеж
и шептаться тоска
и молчать невтерпеж.

И над родиной тьма
и не жизнь а дерьмо
и сойти бы с ума
и на каждом клеймо
и не верим вестям
и сжимает сердца
и полгода к чертям
и не видно конца.

Теодор Крамер

Вера, приоткрыв рот, не отрываясь, смотрела на действия Стасика.
– Завтра воскресенье… вот с утра и начнем, – сказал он наконец.
– Сейчас! – пробовала возразить она… – Только набросаю… контуром.
– Запомни, несчастная: его величество дневной свет! – весело и строго крикнул Стасик. – Раз и на всю жизнь вбей себе это в башку – живописи противопоказано электрическое освещение! Оно искажает цвет. Только дневной божеский свет! – костыль взмыл и ткнулся резиновым наконечником в сторону темного окна, – и никакого кроме… Твое настроение будет зависеть от погоды, привыкай к этому. И еще, – он усмехнулся, – привыкай к одиночеству. Это надолго, на всю жизнь.
– Почему? – тихо удивилась Вера. Удивилась потому, что и раньше об этом догадывалась.
– Потому что, как всякий художник, ты будешь невыносима. Ты и так не сахар, а будет и хуже. Профессия эта не галантная, с годами вырабатывает тяжелый характер… думаешь и говоришь только о своей работе, а это скучно, – кому такая баба нужна, и кто тебя, такую, вытерпит? Это я обязан тебе сказать. Так что выбирай, еще не поздно.
Вера засмеялась с облегчением, и он ее понял. И сам расхохотался:
– Правильно! Поздно…

Д. Рубина

"На солнечной стороне улицы"

Отредактировано Леди Осень (28.08.2019 16:24:58)

Она могла любить актера, но быть его женой — никогда! Помню, в тот день играл я... Роль была подлая, шутовская... Я играл и чувствовал, как открываются мои глаза... Понял я тогда, что никакого святого искусства нет, что всё бред и обман, что я — раб, игрушка чужой праздности, шут, фигляр! Понял я тогда публику! С тех пор не верил я ни аплодисментам, ни венкам, ни восторгам... Да, Никитушка! Он аплодирует мне, покупает за целковый мою фотогра-фию, но я чужд ему, я для него — грязь, почти кокотка!.. Ради тщеславия он ищет знакомства со мною, но не унизит себя до того, чтобы отдать мне в жены свою сестру, дочь... Не верю я ему! (Опускается на табурет.) Не верю!

А. Чехов

"Лебединая песня (Калхас)"

И липы высажены по обе стороны тропинки, как в аллее.
– Гришка, если б ты был пошляк, – сказала Маруся, – ты бы сейчас непременно высказался про аллею Керн и про «Я помню чудное мгновенье».
– Мгновение – это прекрасно, но вот знаешь, за что я на него злюсь всю жизнь?
– На кого? – не поняла Маруся.
– Да на Пушкина!
– За что?!
– За то, что он «Фауста» до конца не перевёл, бросил! «Корабль испанский трёхмачтовый, пристать в Голландию готовый: на нём мерзацев сотни три, две обезьяны, бочки злата, да груз богатый шоколата. Да модная болезнь: она недавно вам подарена». А он бросил. Как он мог?!

Татьяна Устинова

"Вселенский заговор"

Белая молния распорола полотнище небосвода, и завеса, сотканная из дождевых капель, обрушилась на землю лавиной хрустальных кинжалов. За миг до того как первая капля дождя коснулась поверхности, время остановилось, и сотни тысяч солнечных слезинок повисли в воздухе, точно песчинки пыли.

Карлос Руис Сафон

"Игра ангела"