— И быть тебе за это рыбой, мерзкой и скользкой!
— Да, но обещали котом!
— Недостоин!

х/ф "Формула любви"

Он принес в мою комнату тарелку жареной рыбы.
   -- Это вам рыба.
   -- Вижу, только я не возьму.
   -- Почему?
   -- Потому что неправильно. Рыбу нужно давать колонистам.
   -- С какой стати? -- покраснел Таранец от обиды. -- С какой стати? Я достал ятеря, я ловлю, мокну на речке, а давать всем?
   -- Ну и забирай свою рыбу: я ничего не доставал и не мок.
   -- Так это мы вам в подарок...
   -- Нет, я не согласен, мне все это не нравится. И неправильно.
   -- В чем же тут неправильность?
   -- А в том: ятерей ведь ты не купил. Ятеря подарены?
   -- Подарены.
   -- Кому? тебе? Или всей колонии?
   -- Почему -- "всей колонии"? Мне...
   -- А я так думаю, что и мне и всем. А сковородки чьи? Твои? Общие. А масло подсолнечное вы выпрашиваете у кухарки -- чье масло? Общее. А дрова, а печь, а ведра? Ну, что ты скажешь? А я вот отберу у тебя ятеря, и кончено будет дело. А самое главное -- не по-товарищески. Мало ли что -- твои янтеря! А ты для товарищей сделай. Ловить же все могут.
   -- Ну, хорошо, -- сказал Таранец, -- хай будет так. А рыбу вы все-таки возьмите.
   Рыбу я взял.

Педагогическая поэма

Все у него были сволочи, и я никак не мог понять, что произошло. В общем, выходило так, что «вся эта сволочь докатилась в своем сволочизме до того, что теперь любая распоследняя сволочь может делать со всей этой сволочью что угодно, и никакая сволочь пальцем не пошевелит, чтобы помешать всей этой сволочи заниматься любым дерьмом».

АБС, "Второе нашествие марсиан"

     —  Совершенно  верно, — сказал  отец Браун.  —  Разумеется,  в  этом  я полностью с вами согласен. Но не будем  судить слишком строго. Возможно, что южане действительно несколько более подвержены слабостям такого рода. Нельзя забывать, однако,  что и у  северян есть свои слабости. Может  быть, здешняя атмосфера в самом деле излишне располагает к простой романтике...
     Но  при последнем  слове извечное негодование вновь забушевало в  груди Эгера Рока.
     — Ненавижу романтику, — провозгласил он, ударив кулаком  по  столику. — Вот  уже сорок лет,  как я изгоняю это  безобразие со страниц тех газет, для которых работаю. Стоит любому проходимцу удрать с какой-нибудь буфетчицей, и это  уже называют  тайным романтическим  браком или  еще  того глупее.

Г.К.Честертон, "Скандальное происшествие с отцом Брауном"

     — Вы что-нибудь пьете?
     — Я больше люблю поесть, — ответил жирный парень.
     — Так-так! — сказал Сэм. — Следовало бы мне догадаться. Но  я  вот  что имею в виду: не хотите ли чего-нибудь  глотнуть, чтобы согреться? А  впрочем, вам, должно быть, никогда не бывает холодно с такой жирной прокладкой.
     — Иногда бывает, — ответил парень, — и я не прочь чего-нибудь глотнуть, если это вкусно.
     — А, так вы не прочь? — сказал Сэм. — В таком случае пожалуйте сюда.
     Они тотчас заняли место в  буфетной  "Синего  Льва",  и  жирный  парень проглотил свой стаканчик виски, даже глазом не моргнув, — подвиг,  который значительно возвысил его в глазах мистера Уэллера.  Когда  мистер  Уэллер  в свою очередь покончил с тем же делом, они сели в тележку.

Ч.Диккенс, "Посмертные записки..."

Румата был озадачен: он представлял себе Будаха совсем не таким. Не могло быть у мудреца и гуманиста, автора всеобъемлющего «Трактата о ядах» таких бегающих выцветших глазок, трясущихся от страха губ, жалкой, заискивающей улыбки.

Те же авторы, "Трудно быть богом"

     — Сударь,  —  произнес  д'Артаньян, нагоняя  мушкетера, — надеюсь,  вы извините меня...
     — Милостивый государь, — прервал его Арамис, — разрешите  вам заметить, что в этом деле вы поступили не так, как подобало бы благородному человеку.
     — Как,  милостивый государь!  —  воскликнул д'Артапьян. —  Вы  можете предположить...
     — Я предполагаю, сударь, что  вы  не глупец и вам, хоть вы и прибыли из Гаскони, должно быть известно, что без причины не наступают ногой на носовой платок. Париж, черт возьми, не вымощен батистовыми платочками.
     — Сударь, вы напрасно стараетесь меня унизить, — произнес д'Артаньян, в котором задорный нрав  начинал уже брать  верх над мирными намерениями.  — Я действительно прибыл из Гаскони, и,  поскольку это вам известно, мне незачем вам напоминать, что гасконцы не слишком  терпеливы. Так что, раз извинившись хотя бы за сделанную  ими глупость, они  бывают убеждены,  что сделали вдвое больше положенного.
     — Сударь, я сказал  это вовсе  не  из желания  искать с  вами ссоры. Я, слава богу, не забияка какой-нибудь,  и мушкетер я лишь временно. Дерусь  я, только когда бываю вынужден, и  всегда с  большой неохотой.  Но  на этот раз дело нешуточное, тут речь о даме, которую вы скомпрометировали.
     — Мы скомпрометировали! — воскликнул д'Артаньян.
     — Как могли вы подать мне этот платок?
     — Как могли вы обронить этот платок?
     — Я уже сказал, сударь, и повторяю, что платок этот  выпал не из моего кармана.
     — Значит,  сударь, вы солгали дважды,  ибо я сам  видел,  как он выпал именно из вашего кармана.
     — Ах, вот  как вы позволяете  себе разговаривать, господин гасконец!  Я научу вас вести себя!
     — А я отправлю вас  назад служить обедню, господин  аббат!

"Три мушкетера"

Тогда корнет бежать решился из-под венца (какой скандал!), 
на остановку дилижансов он в черном фраке прибежал. 
Когда ж от близости спасенья уже кружилась голова, 
не то с небес, не то поближе раздались горькие слова: 
"Видите ли, мой корнет, очаровательный корнет, 
все дело в том, что в дилижансе,
все дело в том, что в дилижансе,
все дело в том, что в дилижансе,
свободных мест, представьте, нет!"

Б.Окуджава, "Песенка о несостоявшихся надеждах" (из х/ф "Соломенная шляпка")

При расставании слез не было пролито из родительских глаз; дана была полтина меди на расход и лакомства и, что гораздо важнее, умное наставление: "Смотри же, Павлуша, учись, не дури и не повесничай, а больше всего угождай учителям и начальникам. Коли будешь угождать начальнику, то, хоть и в науке не успеешь и таланту бог не дал, всё пойдешь в ход и всех опередишь. С товарищами не водись, они тебя добру не научат; а если уж пошло на то, так водись с теми, которые побогаче, чтобы при случае могли быть тебе полезными. Не угощай и не потчевай никого, а веди себя лучше так, чтобы тебя угощали, а больше всего береги и копи копейку: эта вещь надежнее всего на свете. Товарищ или приятель тебя надует и в беде первый тебя выдаст, а копейка не выдаст, в какой бы беде ты ни был. Всё сделаешь и всё прошибешь на свете копейкой". Давши такое наставление, отец расстался с сыном и потащился вновь домой на своей сороке, и с тех пор уже никогда он больше его не видел, но слова и наставления заронились глубоко ему в душу.

Н.В. Гоголь "Мертвые души"