Ты не достроил на песке безумно дивный, чудный город.
Я спешил к тебе, но он, увы тебе уже не был дорог.
Ты забыл бы постепенно обо мне,
Но я достроил все же твой безумно дивный, чудный город.

Ты пошёл войной на мой безумно дивный, мудрый город.
Ты сравнял с песком мой безупречно дивный, чудный город.
Ты забудешь постепенно обо мне,
А я построю снова мой безумно дивный, чудный город.

Ты с головой ушёл войной, твои глаза сжирает порох,
А я открыл окно — быть может ты услышишь звуки хора
И забудешь постепенно о войне.
И миллионами огней тебя прельстит мой чудный город...

Пел Павел Кашин

Старой, забытой дороженькой
Между лохматых могил
Добрый и ласковый Боженька
Нынче во сне приходил.

Ноги большие и новые
Ей подарить обещал,
А колокольцы лиловые
Тихо звенели хорал...

А.Н.Вертинский, "Безноженька"

Что касается меня, то я выпячивал грудь, хмурил брови и боролся со страстным желанием позвонить Модесту Матвеевичу. Мне ужасно хотелось снять с себя ответственность. Это была слабость, и я был бессилен перед ней. Модест Матвеевич представлялся мне сейчас совсем в особом свете. Я был убежден, что стоило бы Модесту Матвеевичу появиться здесь и заорать на упыря: «Вы это прекратите, товарищ Выбегалло!» — как упырь немедленно бы прекратил.

АБС, "Понедельник..."

P.S. Что до пушкинского "Вурдалака", то с детства у меня было ощущение, что комичность ситуации несколько сомнительна: ну пусть не вурдалак, пусть собака, но ночью... на могиле... грызёт кость... как-то жутковато...

   Несколько дней спустя мой друг бросил мне на колени номер выходящей два раза в месяц «Hopс Суррей Обсервер». В ней под множеством леденящих кровь заголовков — от «Упырь из «Уютного»» до «Блестящий успех полицейского сыска» — шел целый столбец, в котором впервые давалось последовательное изложение этого дела. По заключительному абзацу можно судить о стиле, в котором оно было написано:
   «Редкостная проницательность, которую выказал инспектор Маккиннон, заключив, что запах краски, возможно, призван заглушить какой-то иной запах, например, запах газа; дерзкое предположение, что кладовая могла оказаться камерой смерти, а также последующее расследование, увенчавшееся находкой трупов в заброшенном колодце, искусно замаскированном собачьей конурой, будут жить в истории сыска как убедительный пример высокого мастерства нашей полиции».

Артур Конан Дойл "Москательщик на покое"

   Сбивчивые и неосмысленные события бессвязно следуют одно за другим, и люди, по-видимому, не преследуют никаких других целей, кроме защиты нынешнего дня. Попеременно, они то трепещут, то торжествуют, и чем сильнее дает себя чувствовать унижение, тем жестче и мстительнее торжество. Источник, из которого вышла эта тревога, уже замутился; начала, во имя которых возникла борьба, стушевались; остается борьба для борьбы, искусство для искусства, изобретающее дыбу, хождение по спицам и т. д.
   Конечно, тревога эта преимущественно сосредоточивается на поверхности; однако ж едва ли возможно утверждать, что и на дне в это время обстоит благополучно. Что происходит в тех слоях пучины, которые следуют непосредственно за верхним слоем и далее, до самого дна? пребывают ли они спокойными, или и на них производит свое давление тревога, обнаружившаяся в верхнем слое? — с полною достоверностью определить это невозможно, так как вообще у нас еще нет привычки приглядываться к тому, что уходит далеко вглубь.

М.Е. Салтыков-Щедрин "История одного города"

   Пёстрые утки, белые и серые гуси плавали отдельными станицами по светлой воде пруда: он никогда не зацветал благодаря обильным ключам, бившим в его «голове» со дна крутого и каменистого оврага. Местоположение усадьбы было хорошо: приветливо, уединённо и красиво.

И.С. Тургенев "Затишье"

Солнце всходит и заходит,
А в тюрьме моей темно.
Дни и ночи часовые
Стерегут мое окно.

Как хотите стерегите,
Я и так не убегу.
Мне и хочется на волю —
Цепь порвать я не могу.

Максим Горький, из пьесы «На дне»

Х о з я и н. Что с тобой? Кто тебя поимел обидеть?
Х о з я й к а. Ты.
Х о з я и н. Да не  может быть!  Ах я  грубиян! Бедная женщина, грустная такая стоит, головой качает... Вот беда-то! Что же я, окаянный, наделал?
Х о з я й к а. Подумай.
Х о з я и н. Да уж где тут думать... Говори, не томи...
Х о з я й к а. Что ты натворил нынче утром в курятнике?
Х о з я и н (хохочет). Так ведь это я любя!
Х о з я й к а. Спасибо тебе  за такую  любовь.

Е.Шварц, "Обыкновенное чудо"

       "Послушай, любезный! сколько у нас умерло крестьян с тех пор, как подавали ревизию?"
       "Да как сколько? Многие умирали с тех пор", сказал приказчик и при этом икнул, заслонив рот слегка рукою наподобие щитка.
       "Да, признаюсь, я сам так думал", подхватил Манилов: "именно очень многие умирали!" Тут он оборотился к Чичикову и прибавил еще: "точно, очень многие".
       "А как, например, числом?" спросил Чичиков.
       "Да, сколько числом?" подхватил Манилов.
       "Да как сказать числом? Ведь неизвестно, сколько умирало. их никто не считал".
       "Да, именно", сказал Манилов, обратясь к Чичикову: "я тоже предполагал, большая смертность; совсем неизвестно, сколько умерло".
       "Ты, пожалуйста, их перечти", сказал Чичиков; "и сделай подробный реестрик всех поименно".
       "Да, всех поименно", сказал Манилов.
       Приказчик сказал: "слушаю!" и ушел.

"Мёртвые души"