Перед вами предания, которые рассказывают Псы, когда ярко пылает огонь в очагах и дует северный ветер. Семьи собираются в кружок, и щенки тихо сидят и слушают, а потом рассказчика засыпают вопросами.
   — А что такое Человек? — спрашивают они.
   Или же:
   — Что такое город?
   Или:
   — Что такое война?
   Ни на один из этих вопросов нельзя дать удовлетворительный ответ. Есть предположения, гипотезы, есть много остроумных догадок, но положительных ответов нет.
   Сколько сказителей вынуждены были прибегнуть к избитому объяснению: дескать, это все вымысел, на самом деле ни Человека, ни города никогда не существовало. И кто же ищет истины в обыкновенной сказке? Сказка должна быть увлекательной, и все тут.
   Возможно, для щенков достаточно такого ответа, но мы не можем им довольствоваться. Потому что и в обыкновенных сказках сокрыто зерно истины.

Клиффорд Саймак, "Город"

   — Отмучился сердечный.
   — Как отмучился?
   — Вырвали ему зубик-то.
   — Как вырвали?
   — Ну да. Бог дал, Бог взял! Да еще много осталось — 31.
   — Вы заблуждаетесь, мамаша! 32 зуба осталось.
   — Не, родименький. Знаешь, грибы-то бывают: корень один, а головки две. Так и у этого было. Корень один, головки две.

К/ф "Тридцать три"

   На лице министра была приятная, хотя и несколько оцепенелая улыбка. Почтенный Вага сидел на софе спиной к Румате. Он был похож на старого чудаковатого вельможу, проведшего последние тридцать лет безвыездно в своем загородном дворце.
   — Выстребаны обстряхнутся, — говорил он, — и дутой чернушенькой объятно хлюпнут по маргазам. Это уже двадцать длинных хохарей. Марко было бы тукнуть по пестрякам. Да хохари облыго ружуют. На том и покалим сростень. Это наш примар...
   Дон Рэба пощупал бритый подбородок.
   — Студно туково, — задумчиво сказал он.
   Вага пожал плечами.
   — Таков наш примар. С нами габузиться для вашего оглода не сростно. По габарям?
   — По габарям, — решительно сказал министр охраны короны.
   — И пей круг, — произнес Вага, поднимаясь.
   Румата, оторопело слушавший эту галиматью, обнаружил на лице Ваги пушистые усы и острую седую бородку. Настоящий придворный времен прошлого регентства.

АБС, "Трудно быть богом"

Были года – давно они прошли, – когда не только малолетних, но и бородатых детей по приказанию начальства насильно гнали из деревень, часто с дьяческих и пономарских мест, для научения их в бурсе письму, чтению, счету и церковному уставу.

"Очерки бурсы"

   — Вот спасибо вам, мадамочка, — сказала вдова, — уж я теперь знаю, кто трефовый король. И бубновая дама мне тоже очень известна. А король-то марьяжный?
   — Король? Марьяжный, девушка.
   Окрыленная вдова зашагала домой. А гадалка, сбросив карты в ящик, зевнула, показала пасть пятидесятилетней женщины и пошла в кухню. Там она повозилась с обедом, готовившимся на керосинке «Грец», по-кухарочьи вытерла руки о передник, взяла поколовшееся эмалевое ведро и вышла во двор за водой. В доме не было водопровода.

Ильф и Петров "Двенадцать стульев"

Было время, когда я ломал дурака, миндальничал, медоточил, рассыпался бисером, шаркал ногами... Любил, страдал, вздыхал на луну, раскисал, таял, холодел... Любил страстно, бешено, на всякие манеры, черт меня возьми, трещал, как сорока, об эмансипации, прожил на нежном чувстве половину состояния, но теперь — слуга покорный! Теперь меня не проведете! Довольно! Очи черные, очи страстные, алые губки, ямочки на щеках, луна, шёпот, робкое дыханье — за всё это, сударыня, я теперь и медного гроша не дам!

А.П. Чехов "Медведь"

   Аппарату, очевидно, нравилось показывать человечество  с  самой  плохой стороны. Невинные младенцы у него неизменно получались с  хитровато-глупым выражением лица. Молодым девушкам приходилось выбирать, что им  больше  по вкусу: лицо бессмысленно идиотское или  злое,  как  у  начинающей  ведьмы. Кротких старушек аппарат делал наглыми  и  циничными.  Нашего  священника, прекраснейшего пожилого джентльмена, Беглли изобразил каким-то  дикарем  с нависшими бровями и с явно недоразвитым интеллектом.  Виднейшего  адвоката города он запечатлел с таким лицемерным выражением лица, что не многие  из видевших его портрет решались потом доверять ему свои дела.

Джером К. Джером "Увлекающаяся натура"

Пиквикский  клуб  ... исключил  из состава  членов  самонадеянного  и   строптивого   Блоттона   и   постановил преподнести мистеру Пиквику очки в золотой оправе в знак  своего  доверия  и уважения; в ответ  на  что  мистер  Пиквик  заказал  написать  свой  портрет масляными красками и велел повесить его  в  зале  заседаний  клуба,  каковой портрет, кстати, он не пожелал уничтожить,  когда  стал  несколькими  годами старше.

Ч.Диккенс, "Посмертные записки..."

На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля —
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.

А.С.Пушкин