Я буду сдувать с одуванчиков дым,
И ворот штормовки пропитывать потом,
И собственным телом, до боли родным,
Кормить комаров по таежным болотам.
Ходить за грибами с разинутым ртом,
Ходить на медведя с двумями стволами,
И все это будет, но только потом,
Когда я чуть-чуть расквитаюсь с делами!

А.Иващенко, Г. Васильев

И такая дребедень
Целый день:
Динь-ди-лень,
Динь-ди-лень,
Динь-ди-лень!
То тюлень позвонит, то олень.

К.И. Чуковский "Телефон"

И тут настала каторга
Корёжскому крестьянину —
До нитки разорил!
А драл… как сам Шалашников!
Да тот был прост; накинется
Со всей воинской силою,
Подумаешь: убьет!
А деньги сунь, отвалится,
Ни дать ни взять раздувшийся
В собачьем ухе клещ.
У немца — хватка мертвая:
Пока не пустит по миру,
Не отойдя сосет!

Н.А. Некрасов "Кому на Руси жить хорошо"

   Администрации я не верил. Все эти земские начальники и податные инспектора были люди молодые, и к ним относился я недоверчиво, как ко всей современной молодежи, материалистической и не имеющей идеалов. Земская управа, волостные правления и все вообще уездные канцелярии тоже не внушали мне ни малейшего желания обратиться к их помощи. Я знал, что эти учреждения, присосавшиеся к земскому и казенному пирогу, каждый день держали свои рты наготове, чтобы присосаться к какому-нибудь еще третьему пирогу.

А.П. Чехов "Жена"

  Брат Петрусь, как всегда великого ума люди, был любовной комплекции, но в занятия такого рода, по тогдашнему правилу, не мог пускаться, потому что еще не брил бороды, ибо еще не исполнилось ему шестнадцати лет от роду.

Г.Ф. Квитка-Основьяненко "Пан Халявский"

   С Савельем случилось то же, что с другими: то есть он поглядел на нее раза два исподлобья, и хотя был некрасив, но удостоился ее благосклонного внимания, ни более не менее, как прочие.
   Потом пошел к барыне просить позволения жениться на Марине.
   — Ты с ума сошел! — в изумлении сказала Татьяна Марковна.
   — Я выкуп дам, — произнес в ответ на это Савелий.
   — Не надо мне выкупа, а ты знаешь ее: как же ты будешь жить?..
   — Это мое дело, — промолвил Савелий.
   Бережкова дала ему сроку две недели, и через две недели ровно он пришел в комнаты и стал в углу.
   — Что ты?
   — Позвольте повенчаться, — был ответ.
   — Да ведь она не уймется!
   — Уймется, не будет!
   — Ну, смотри, пеняй на себя! Я напишу к Борису Павловичу, Марина не моя, а его, — как он хочет.
   Бабушка написала, Райский ничего не отвечал, и Савелий женился.
   Марина не думала меняться и о супружестве имела темное понятие. Не прошло двух недель, как Савелий застал у себя в гостях гарнизонного унтер-офицера, который быстро ускользнул из дверей и перелез через забор.
   Савелий побледнел и вопросительно взглянул на жену; та истощила весь запас клятв: ничего не помогло.
   Он подумал немного, потупившись, крупные складки показались у него на лбу, потом запер дверь, медленно засучил рукава и, взяв старую вожжу, из висевших на гвозде, начал отвешивать медленные, но тяжелые удары по чему ни попало.

И.А. Гончаров "Обрыв"

   Лимузин подъехал за нами. Холли позволила отвести себя к машине. У дверцы она замешкалась, посмотрела назад, мимо меня, мимо мальчишки, который все предлагал своего кота («Полдоллара. Ну, четверть. Четверть – это немного»); потом она задрожала и, чтобы не упасть, схватила меня за руку:
   – О Господи Иисусе! Какие же мы чужие? Он был мой.
   Тогда я дал ей слово: я сказал, что вернусь и найду ее кота.
   – И позабочусь о нем. Обещаю.
   Она улыбнулась, невесело, одними губами.
   – А как же я? – спросила она шепотом и опять задрожала. – Мне страшно, милый. Да, теперь страшно. Потому что это может продолжаться без конца. Так и не узнаешь, что твое, пока не потеряешь… Когда на стенку лезешь – это ерунда. Толстая баба – ерунда. А вот во рту у меня так сухо, что, хоть умри, не смогла бы плюнуть.
   Она влезла в машину и опустилась на сиденье.
   – Извините, водитель. Поехали.

Трумен Капоте "Завтрак у Тиффани"

   Сумасшедший ли я? Или только ревную? Не знаю, но я страдал жестоко. Я совершил безумный поступок, акт яростного безумия. Это так; но душившая меня ревность, но восторженная, преданная и поруганная любовь, но отвратительная боль, которую я испытываю, — разве всего этого не достаточно, чтобы побудить нас совершать преступления и безумства, хотя бы мы и не были на самом деле преступниками ни сердцем, ни умом?

Ги де Мопассан "Сумасшедший"