А перед тем как идти спать, старик встал и сказал, протянув руку:
   — Посмотрите на эту руку, господа и дамы! Возьмите её и пожмите. Эта рука прежде была рукой грязной свиньи, но теперь другое дело: теперь это рука честного человека, который начинает новую жизнь и лучше умрёт, а уж за старое не возьмётся. Попомните мои слова, не забывайте, что я их сказал! Теперь это чистая рука. Пожмите её, не бойтесь!
   И все они один за другим, по очереди, пожали ему руку и прослезились. А жена судьи так даже поцеловала ему руку. После этого отец дал зарок не пить и вместо подписи крест поставил. Судья сказал, что это историческая, святая минута... что-то вроде этого. Старика отвели в самую лучшую комнату, которую берегли для гостей. А ночью ему вдруг до смерти захотелось выпить; он вылез на крышу, спустился вниз по столбику на крыльцо, обменял новый сюртук на бутыль сорокаградусной, влез обратно и давай пировать; и на рассвете опять полез в окно, пьяный в стельку, скатился с крыши, сломал себе левую руку в двух местах и чуть было не замёрз насмерть; кто-то его подобрал уже на рассвете. А когда пошли посмотреть, что делается в комнате гостей, так пришлось мерить глубину лотом, прежде чем пускаться вплавь.
   Судья здорово разобиделся. Он сказал, что старика, пожалуй, можно исправить хорошей пулей из ружья, а другого способа он не видит.

Марк Твен, "Приключения Гекльберри Финна"

     — Вы знаете, кто это, сэр?
     — Подозреваю, что это мой отец, милорд, — ответил Сэм.
     — Вы его сейчас здесь видите? — спросил судья.
     — Нет, не вижу, милорд, — отозвался Сэм, глядя вверх,  на  застекленный потолок зала.
     — Если бы вы могли указать его, я бы арестовал его немедленно,  сообщил судья.
     Сэм поклонился  в  знак  признательности  и  повернулся  с  невозмутимо благодушным видом к королевскому юрисконсульту Базфазу.

Ч.Диккенс, "Посмертные записки..."

   Председатель хотел было спросить о цели приезда лейтенантского сына в Арбатов, но неожиданно для самого себя жалобно улыбнулся и сказал:
   — Церкви у нас замечательные. Тут уже из Главнауки приезжали, собираются реставрировать. Скажите, а вы-то сами помните восстание на броненосце «Очаков»?
   — Смутно, смутно, – ответил посетитель. — В то героическое время я был еще крайне мал. Я был дитя.
   — Простите, а как ваше имя?
   — Николай... Николай Шмидт.
   — А по батюшке?
   «Ах, как нехорошо!» — подумал посетитель, который и сам не знал имени своего отца.

«Золотой теленок»

     — Иван Васильевич вас спросит первым долгом,  кто был ваш отец.  Он кто был?
     — Вице-губернатор.
     Бомбардов сморщился.
     — Э... нет, это, пожалуй, не подходит. Нет, нет. Вы скажите так: служил в банке.
     — Вот уж это мне не нравится.  Почему  я  должен  врать  с  первого  же момента?
     — А потому что это может его испугать, а...
     Я только моргал глазами.
     — ...а вам все равно, банк ли, или что другое. Потом он спросит, как вы относитесь  к  гомеопатии.  А  вы скажите,  что принимали капли от желудка в прошлом году и они вам  очень  помогли.

М.А.Булгаков, "Театральный роман"

   На дворе стоит старуха и держит в руках стенные часы. Я прохожу мимо старухи, останавливаюсь и спрашиваю ее: "Который час?"
   — Посмотрите, — говорит мне старуха.
   Я смотрю и вижу, что на часах нет стрелок.
   — Тут нет стрелок, — говорю я.
   Старуха смотрит на циферблат и говорит мне:
   — Сейчас без четверти три.
   — Ах так. Большое спасибо, — говорю я и ухожу.

Даниил Хармс, «Старуха»

Она была маленькой спичкой,
Юной и стройной спичкой
В красном платьице скромном.
Но однажды она случайно
Задела шершавую стенку
И мигом вспыхнула ярко,
И первому встречному щедро
Она отдала своё пламя —
Юная стройная спичка
В красном платьице скромном
(Теперь оно стало чёрным).
Лежит она в куче пепла
Среди обгоревших спичек,
Брошенных, жалких, потухших.

О, если бы принц заметил
Юную, стройную спичку!
Но у принца была зажигалка.

Жан Дипрео, «Юная спичка»

    После долгой возни ему удалось зажать спички между ладонями и  поднести  их ко рту. Лед затрещал, разламываясь,  когда  он  нечеловеческим  усилием  разжал челюсти. Он втянул нижнюю  губу,  приподнял  верхнюю  и  зубами  стал  отделять спичку. Наконец это удалось, и спичка упала ему на  колени.  Но  и  этого  было мало. Он не мог подобрать ее. Потом выход нашелся.  Он  схватил  спичку  зубами и стал тереть о штанину. Раз двадцать провел он спичкой по  бедру,  раньше  чем она зажглась. Когда пламя вспыхнуло, он, все еще держа спичку в  зубах,  поднес ее к березовой коре. Но едкий дым горящей серы попал ему в ноздри и в легкие, и он судорожно закашлялся. Спичка упала в снег и погасла.
    Старик был прав, подумал  он,  подавляя  отчаяние:  если  температура  ниже пятидесяти градусов, нужно идти вдвоем. Он снова заколотил руками,  но  они  не  оживали. Тогда он зубами стащил рукавицы с обеих рук. Подхватил  ладонями  всю  связку спичек. Мышцы предплечья не замерзли, и, напрягая  их,  он  крепко  сжал спички в ладонях. Потом провел всей связкой по штанине. Вспыхнуло яркое пламя —  семьдесят серных спичек запылали как одна! И ни малейшего ветра, можно было  не  опасаться, что ветер задует  огонь.  Он  отвернул  голову,  чтобы  не  вдохнуть  удушливый  дым,  и  поднес  пылающую  связку  к  березовой   коре.   Вдруг   он почувствовал, что пальцы правой руки оживают.  Запахло  горелым  мясом.  Где-то глубоко под кожей он ощущал жжение. Потом жжение превратилось в острую боль. Но он  терпел,  стиснув  зубы,  неловко  прижимая  горящие  спички  к  коре;   его  собственные руки заслоняли пламя, и кора не вспыхивала.
    Наконец, когда боль стала  нестерпима,  он  разжал  руки.

Джек Лондон, "Костер"