Карл продолжал сидеть на постели, зрачки его были расширены, как у человека, глядящего на воображаемые события. Атали сердито сбросила с головы подушку и, придерживая зубами сорочку, поправляла волосы. У нее были красивые руки и смуглые плечи. Запах мускуса привлек наконец внимание короля.
   - Вы знавали короля Августа? - спросил он. (Атали уставилась на него пустым взглядом круглых темных глаз.) Уверяют, что это - самый блестящий кавалер в Европе, любимец фортуны. Он тратил по четыреста тысяч злотых на маскарады и фейерверки. Пипер клялся мне, будто Август однажды сказал про меня, что я провалился в отцовские ботфорты, откуда хорошо бы меня вытащить за шиворот и наказать розгами...

Алексей Толстой "Петр Первый"

Все было мертво, дико, ужасно — но не тихо: все еще разрушалось. По изрытой свежими взрывами, обсыпавшейся земле везде валялись исковерканные лафеты, придавившие человеческие русские и вражеские трупы, тяжелые, замолкнувшие навсегда чугунные пушки, страшной силой сброшенные в ямы и до половины засыпанные землей, бомбы, ядра, опять трупы, ямы, осколки бревен, блиндажей, и опять молчаливые трупы в серых и синих шинелях.

Лев Толстой "Севастопольские рассказы"

   Он стал припоминать, что говорили на Базе, - это  их  патрульный корабль отыскал остов "Кориолана".  Метеоритные  предупреждения  в  те времена всегда  приходили  слишком  поздно.  Опубликованное  комиссией заключение было кратким: "Несчастный случай. Виновных нет". А  экипаж? Было доказано, что не все  погибли  сразу;  среди  уцелевших  оказался командир, и он сделал  все,  чтобы  люди,  отрезанные  друг  от  друга секциями искореженных палуб, понимавшие, что надежды на спасение  нет, не пали духом и держались до последнего баллона кислорода - до конца. Было еще что-то, какая-то  жуткая  подробность,  о  которой  несколько недель твердила пресса, пока ее не заслонила новая сенсация.  Что  это было?
   Вдруг он  увидел  огромный  лекционный  зал,  доску,  исчерченную формулами, у которой, весь измазанный мелом, терзается  Смига,  а  он, Пиркс, склонив голову над выдвинутым  ящиком  стола,  украдкой  читает распластанную на  дне  газету.  "Кто  может  пережить  смерть?  Только мертвый". Ну да! Точно! Лишь один уцелел в катастрофе, потому что  не нуждался ни в кислороде, ни  в  пище  и  мог  пролежать,  придавленный обломками, шестнадцать лет - автомат!
   Пиркс встал. Терминус! Наверняка, наверняка Терминус! Он тут,  на корабле. Стоит только захотеть, решиться...
   Чепуха! Механический идиот,  машина  для  пломбирования  пробоин, глухая и слепая от  старости.  Пресса  в  извечном  стремлении  выжать кричащими  заголовками  максимум  сенсации  из  любого    происшествия превратила его в таинственного свидетеля трагедии,  которого  комиссия якобы слушала при  закрытых  дверях.  Пиркс  припомнил тупой  скрежет автомата. Чепуха, явная чепуха!

Станислав Лем "Терминус"

   Нужно ли говорить, что произошло потом: все «заграничные» кончили очень быстро; двое спились, один застрелился, трое умерли от чахотки, а остальные сошли с ума. К этому тяжелому времени относится эпизод с Сидором Карпычем, которого отодрал Иван Семеныч. Сидор Карпыч кончил сумасшествием, и Петр Елисеич держал его при себе, как товарища по несчастию, которому даже и деваться было некуда. Уцелел один Петр Елисеич, да и тот слыл за человека повихнувшегося. В течение пятнадцати лет его преследовала неукротимая ненависть Луки Назарыча, и только впоследствии он мог кое-как выбиться из числа простых рабочих.
   Главный управляющий торжествовал вполне.

Н.Д. Мамин-Сибиряк "Три конца"

Пожалуйста, и разум есть и совесть,
Пой песни и живи хоть тыщу лет!
Для счастья на земле, пожалуй, все есть!
Но где условия? Условий нет.

Юлий Ким

...поэты и сами ещё ни разу не договорились о том, что такое поэзия.

Анатолий Жигулин.

   - В дельном и честном журнале, если б только он существовал, - начал Калинович, - непременно должно существовать сильное и энергическое противодействие прочим нашим журналам, которые или не имеют никакого направления, или имеют, но фальшивое.
   - Так, так! - подтверждал Петр Михайлыч, видимо, не понявший, что именно говорил Калинович. - И вообще, - продолжал он с глубокомысленным выражением в лице, - не знаю, как вы, Яков Васильич, понимаете, а я сужу так, что нынче вообще упадает литература.
   Калинович ничего не отвечал, а только вопросительно посмотрел на старика.
   - Прежде, - продолжал Петр Михайлыч, - для поэзии брали предметы как-то возвышеннее: Державин, например, писал оду "Бог", воспевал императрицу, героев, их подвиги, а нынче дались эти женские глазки да ножки... Помилуйте, что это такое?

А.Ф. Писемский "Тысяча душ"