Открытое письмо Галки Галкиной Владимиру Котову
Здравствуйте, Владимир Котов!
С большим творческим подъемом и вдохновением принялась я за это письмо. Дело в том, что в последнее время у меня, внештатного сотрудника отдела сатиры и юмора журнала «Юность», резко сократился объем работ в моем любимом жанре. То ли издательства стали разборчивее, то ли критика повысила свои требования, но давно что-то не появлялись книжки, достойные моего внимания. Подзатихли перебранки между журналами. Уважительней и глубже стали редакционные статьи, оценивающие работы других изданий… Это, конечно, хорошо.
Но мое перо, перо сатирика, ржавеет в бездействии. Я уже было решила отказаться от эпистолярного жанра и стала собираться в отпуск, как вдруг… Как вдруг приходит от читателей адресованная мне бандероль, и в ней два сборника Ваших стихов. И каких стихов! Как будто специально созданных для личной со мной переписки. Стоило мне прочесть подчеркнутые читателями строки, как мысли об отпуске сразу вылетели из головы. Я жадно схватилась за перо. Конечно, я и сейчас не до конца понимаю, как такое могло прийти в голову Вам, Владимир Котов, как могло не насторожить редактора, не потрясти корректоров и не вывести из строя почтенные печатные машины… Скольких людей Вам удалось ввести в заблуждение, прикрывшись высокими словами, которые стоят на обложках Ваших книг, скольких обойти, чтобы доставить удовольствие мне, скромному сатирику Галке Галкиной!
И вот я к Вам пишу.
Но каким же языком к Вам обращаться? Мне надо быть понятной не только читателю, но и Вам, Владимир Котов, а Вы, судя по прочитанным стихам, с литературным языком состоите в отношениях особых, своеобразных. Я бы сказала — натянутых:
Ах, Малеевка, многоалеевка,
что мне делать со сказкой вот этой?
…………………………………
…меня он насквозь всего видит ведь
…………………………………
Но жизнь по-своему учтет
и глянет вдруг из-за горы-то.
Узнаете Ваши строчки? Ничего не скажешь, во всеоружии Вы встретили трудности ритма — старым испытанным приемом не очень, правда, умелых стихотворцев, которые все недостающие слоги в поэтической строке заменяют спасительным «уж», «вот», «ведь», «то» и т. д. Этот малый джентльменский набор я уж и впрямь хотела-то использовать в своем письме этом вот, но решила отказаться от своей затеи, поскольку ведь… того этого… грамотных читателей вот у н а с-т о много, а п о э т-т о Котов, Вы уж у нас о д и н-т о.
Откуда у Вас эта манера стихописания? Где Вы учились своему неповторимому стилю?
А жил не где-нибудь за рынком
У трех вокзалов рядом жил
Ничего, что в этих строчках не все грамотно — Вы живете и «у» вокзала и «рядом» с ним сразу,— зато место поэта в жизни четко зафиксировано. Это уже кое-что. Ну, конечно, прописка пропиской, а читатель может все же усомниться в Вашей профессии, у него, чего доброго, назреет естественный вопрос, кто же Вы такой.
Вы правильно делаете, что заявляете:
Я не чета отцам великим,
но все-таки сейчас скажу:
имею отношенье к книгам,
поскольку тоже их пишу.
Теперь читателю стало предельно, до рези в глазах, ясно — Вы писатель. Но писатели разные бывают, и Вам кажется необходимым с абсолютной точностью определить свои занятия:
Мы стихи слагаем,
сволоту громим,
любим наших жен
хмельно и трезво…
Вас, пожалуй, можно понять.
Как явствует из стихов, эта самая «сволота» обступила Вас, и Вам, естественно, приходится от нее отплевываться, отбиваться, отругиваться, применяя при этом разные нехорошие, вероятно, почерпнутые по месту жительства — на рынке, то бишь… у трех вокзалов — слова: «зверье», «пещерье», «мурло», «откипь», «выкипь» и т. д. Иногда, правда, Вас не устраивает неконкретность, и Вам не терпится указать, как говорится, кто есть кто: кто «накипь», а кто «выкипь»; кто «зверье», кто «пещерье», а кто просто «ржа»… И чтобы неопытный читатель знал, на головы каких именно коллег по поэтическому цеху Ваша рассвирепевшая муза опускает свой кастет, Вы, так сказать, уточняете свои мишени, открываете секрет:
Деляга, спекулянт пера
торгует яро и нахально.
Жена повсюду с ним:
«Ура!
Мой Роба — это ж
гениально!»
Матерый обыватель, жмот,
за рубчиком гребущий рубчик.
А женка глаз не отведет,
«Ах, мой Андрюшенька,
голубчик!»
Остроумно, тонко, Владимир Котов! Браво! Так их! Это им не на базаре, женам ихним, тут святая поэзия! И намек поняла.
Вас, конечно, беспокоит: а вдруг для читателя неясно, кого Вы лупите по головам, вдруг перепутает… Поэтому Вы иногда усиливаете свой тонкий художественный прием — просто проставляете фамилию поэта, которому Вы особо завидуете, чуть изменив эту фамилию для благозвучия.
Перстами, как говорится, легкими как сон, прикоснулись Вы, скажем, к фамилии… Но не будем помогать читающей публике, пусть и она поиграет в «Угадайку».
Вот строки из поэмы под символическим названием «Признание в любви»:
…она кричала мне вослед:
«У Дерьмошенки денег много!
А ты?
Ну что ты за поэт!»
И кто теперь ей растолкует —
И что тут долго толковать! —
что он-то
Родиной торгует.
И нам прикажешь торговать?!
Да, да, так и написано. И напечатали! Ошарашенный читатель, приславший мне эти Ваши так называемые стихи, растерянно восклицает: «Это же обыкновенное хулиганство, даже не литературное!» С такой формулировкой спорить не приходится, ибо, как сказал один поэт, «хулиганство есть озорное деяние, связанное с оскорблением личности…». Но Вам везет, Владимир Котов,— если на улице один человек, даже спьяна, оскорбит другого, то как минимум получит пятнадцать суток.
А тут явное оскорбление личности — и ничего! Кроме разве гонорара от «Профиздата» и «Московского рабочего».
Видя свою безнаказанность, видя, что Вам все сходит с рук и Вас никто не хватает за шиворот, Вы смело выходите на большую асфальтированную дорогу и нападаете уже не на отдельных индивидуумов, а на целые коллективы.
Если насчет некоторых «прототипов» у Вас в стихах можно строить догадки, то тут Вы называете точные адреса.
Передо мной стихотворение «Судят товарища Зет…». Судят его в далеком будущем. За мелкий проступок ему придумали суровую кару: приговорили к безделью, окружили его мещанским уютом «хапуг прошедших эпох», выдали ему «супер-стиляжью» одежду, заставили плясать твист и шейк…
И в подкрепление «сурового» приговора Вы вкладываете в уста судьи «из будущего» такие слова:
Еще в наказанье его интеллекту —
ни книг, ни газет!
(Вот уж этим проймем!)
Оставить ему
в самых полных комплектах
«Америку» с «Юностью»
тех же времен.
Значит, так: «хапуги», «стиляги», «твист и шейк», и в этом ряду «Юность»… Если в будущем преступников «в наказанье… интеллекту» будут присуждать к чтению «Юности», то чем же наградят людей добрых? Разумеется, стихами поэта Владимира Котова.
И под звуки лютни, закатив глаза, они вынуждены будут напевать такие «шедевры» интимной лирики:
Из-под шелковых ресниц
Тихо песня льется…
Ведь он мужчина
а они
подчас в борьбе своей бедовой
свои взлохмаченные (?) дни
под (?) женский шелк (?)
склонить готовы.
Рискованная ситуация: «взлохмаченные дни», склоняющиеся «под женский шелк»…
Но скорее вернемся из Вашего будущего в наше настоящее. Тут Вы нас опять подстерегаете с кастетом:
…Как сладко
поднять бокал,
с другом
поднять бокал
влаги,
чистой, как совесть!
Ведь главное —
не сдаваться,
самим собой
оставаться!
И всегда
наступать и драться!..
По-моему, впервые чистота человеческой совести поверяется чистотой сорокаградусной влаги. Но тут уж бог с Вами, это дело вкуса, бывают привычки, от которых трудно избавиться. Однако, что касается Вашей мечты «всегда наступать и драться», тут я Вам, несмотря на Ваш, увы, возраст и Ваш, увы, апломб, дала бы все же совет: подумайте.
Попробуйте как-нибудь на досуге.
Обычно, когда хулиган затевает драку, его истинные друзья берут его за руки, уводят подальше от глаз людских, дают проспаться и прийти в себя. Ваши друзья из издательств, покровительствующие Вам, не захотели этого сделать.
Они размножили Вашу привокзально-рыночную брань немалым тиражом… Тут уж ничего не поделаешь: слово не воробей, вылетит — не поймаешь.
Однако, как очень уместно заметили Вы в одном из своих трезвых стихотворений:
Любое можно обуздать!
Лишь не проспать!
Не опоздать!..
Вот под этими трезвыми Вашими словами и я готова подписаться.
ГАЛКА ГАЛКИНА
Отредактировано Vladimir_S (22.05.2016 17:42:58)
)
...