Развязались чары страданья,
Утолилась мукой земля.
Наступили часы молчанья,
И прощанья, и забытья.
Отстоялось крепкое зелье,
Не туманит полуденный зной,
Закипает со дна веселье
Золотистой, нежной струей.
И навстречу влаге веселой
Голоса земли потекли,
Зароились жаркие пчелы,
Просветилась душа земли.
Только этой радостью вешней
Свое сердце ты не неволь,
Еще близко, в ризе нездешней
Отгорает старая боль.

Аделаида Герцык

   В полночь дворник Тихон, хватаясь руками за все попутные палисадники и надолго приникая к столбам, тащился в свой подвал. На его несчастье было новолуние.
   — А! Пролетарий умственного труда! Работник метлы! — воскликнул Остап, завидя согнутого в колесо дворника.
   Дворник замычал низким и страстным голосом, каким иногда среди ночной тишины вдруг горячо и хлопотливо начинает бормотать унитаз.
   — Это конгениально, — сообщил Остап Ипполиту Матвеевичу, — а ваш дворник довольно-таки большой пошляк. Разве можно так напиваться на рубль?
   — М-можно, — сказал дворник неожиданно.

"Двенадцать стульев"

   Впрочем, своей несравнимой, ослепительной Саадат или Фатиме – не знаю, как ее зовут...
   – Зульфия, – прошептал юноша.
   – Своей прекрасной Зульфие ты все равно скажешь; предупреди, что дело нешуточное, пусть она прикусит свой язычок – розовый и достаточно длинный, как я заранее уверен.

Леонид Соловьев, "Очарованный принц"

Между преступлениями существует прочное родовое сходство, и когда вы досконально осведомлены во всех подробностях о тысячах однотипных преступлений, было бы странно, если бы вы не разгадали тысячу первое.

Артур Конан Дойл

"Этюд в багровых тонах"

   Я долго рассматривал широкополую шляпу с плюмажем, белый кружевной воротник и длинные локоны, обрамляющие суровое узкое лицо. Это лицо никто не упрекнул бы ни в грубости черт, ни в жестокости выражения, но в поджатых тонких губах, в холодном, непреклонном взгляде было что-то чёрствое, строгое, чопорное.
   – Он никого вам не напоминает?
   – В нижней части лица есть что-то общее с сэром Генри.
   – Да, пожалуй, чуть-чуть есть. Но подождите минутку!
   Он встал на стул и, держа свечку в левой руке, прикрыл согнутой правой широкополую шляпу и длинные локоны.
   – Силы небесные! – воскликнул я вне себя от изумления.
   С полотна на меня смотрело лицо Стэплтона.
   – Ага! Разглядели? Мои-то глаза привыкли отделять самое лицо от того, что его обрамляет. Умение проникать взором за маскировку – основное качество сыщика.
   – Поразительно! Как будто его портрет!
   – Да, любопытный пример возврата к прошлому и в физическом, и в духовном отношении. Вот так начнёшь изучать фамильные портреты и, пожалуй, уверуешь в переселение душ. Он тоже Баскервиль, это совершенно очевидно.

Тот же автор, "Собака Баскервилей"

К о р о л е в а.

Онъ толстъ и у него одышка. — Вотъ
Платокъ, Гамлетъ, возьми и лобъ себе
Отри. — Гамлетъ, пью за твою удачу.

"Гамлет", один из самых ранних переводов (Д.В.Аверкиев). Много копий было сломано шекспироведами и переводчиками вокруг этой аттестации Гамлета. Пастернак несколько "смягчил" это место:

Дай, Гамлет, оботру тебе лицо.
Вот мой платок. Как ты разгорячился!
Я, королева, пью за твой успех.

В подлиннике:

He's fat, and scant of breath.
Here, Hamlet, take my napkin, rub thy brows;
The queen carouses to thy fortune, Hamlet.

Во дворе, где каждый вечер все играла радиола,
Где пары танцевали, пыля,
Ребята уважали очень Леньку Королева
И присвоили ему званье Короля.

Был Король, как король, всемогущ. И если другу
Станет худо и вообще не повезет —
Он протянет ему свою царственную руку,
Свою верную руку, и спасет.

Б.Ш.Окуджава