... имея хоть каплю воображения, на концерте можно было почувствовать медовый аромат летнего луга, который играл Алексей Ботвинов. Как же он весело и легко играл летний луг — и солнечные блики он играл, и ярко-желтые головки цветов он играл, и шмеля... Шмель, толстый и хитрющий, лукаво поглядывал на Пианиста, лицо которого проступало на экране сквозь краски лета. Шмель пялился на Пианиста, Пианист глядел на шмеля. Так они смотрели друг на друга... Были покой и гармония в мире. Покой и гармония.

                     Марианна Гончарова   "Концерт для фортепиано с грозой, облаками и звездами в озере"

Значит, такой был бальный зал. Стены до половины затянуты красным атласом или шелком, а по нему разбросаны, как сказал Ник, украшения Современного Искусства: разные там зигзаги и большущие цветы и все это золотое; а повыше - гирлянды цветов. Я заметил, что цветы искусственные, но трудно было в это поверить, пока их не потрогаешь: на вид совсем как живые. Некоторые столы стояли в кабинках, вроде бы как в беседках, увитых виноградом. А в конце зала были желтые мраморные колонны - на вид доподлинный мрамор, хотя на самом деле навряд ли - а перед ними играл джаз - и послушайте, ребята там были, что надо, все негры, но каждый, Ник мне потом шепнул, с первоклассным музыкальным образованием. А уж саксофон- я вам вот что скажу: если есть кто лучше него в оркестре Поля Уайтмена, хотел бы я его послушать - тот парень мог извлекать из саксофона любые звуки: то тебе кажется, это воет сирена в тумане, а то мычит больная корова, да все что хочешь.

Синклер Льюис "Человек, который знал Кулиджа"

В  вигваме  было  очень  тихо;  никто  не  курил.  Все сидели  серьезные,
сосредоточенные, не спуская глаз с маленького костра; думали они о священной трубке.  Затем все повернулись к Красным Крыльям. Ивовыми щипцами он вытащил из костра  несколько раскаленных углей и положил их перед собой на землю. Из кожаного мешочка он достал  пучок  душистой  травы  и  бросил  его  на угли.
Поднялся ароматный  дымок.  Старик и  его  жена  простерли  руки  и,  набрав
пригоршни дыма, стали  тереть ладонями лицо,  волосы, одежду; они очищались раньше,  чем  прикоснуться  к  Трубке  Грома. Старуха встала, сняла с  шеста сверток с трубкой и,  положив его на ложе из  шкур, стала развязывать четыре кожаных  шнурка.  Снова Красные Крылья  бросил пучок душистой травы на угли, окуривая  дымом сверток,  и затянул первую из четырех священных песен, какие поются  при разворачивании трубки. Все присутствующие стали ему подтягивать.
Это была песня Древнего Бизона.
   Тяжело у меня на сердце. Давно  умерли те,  что пели священные песни в то
далекое утро. Тени их  ушли в страну  Песчаных Холмов, а трубка зарыта землю
вместе  с останками Красных Крыльев. А те, что остались... кто они? Называют
они себя пикуни,  но не  такими  были настоящие пикуни. Счастливы  ушедшие в страну  Песчаных  Холмов! Они не  видят,  как  белые истребляют  нашу  дичь, завладевают нашей великой страной, обрекают нас на голодную смерть, отнимают у  нас  наших детей и учат их своему языку, своим обычаям. Белые  заставляют наших  детей поклоняться  тому, кого они  называют создателем, и говорят им, что все наши обычаи нелепы и смешны.
   Что же видим мы теперь? Наши дети забыли все, чему  учили их  отцы, но не
приняли  и учения белых. Они  отреклись от  родного племени  и стали  людьми
жестокими и лживыми. Они воруют; они обманывают не  только белых, но  и друг друга. Не имея ни силы, ни знаний, чтобы идти путем белых, они влачат жалкое существование, голодают, болеют, умирают. И хорошо, что умирают! На земле не осталось места  для пикуни. Белые отняли у нас все: нашу землю, стада, дичь, даже  наши  верования  и  обычаи!  Довольно!  Вернемся к дням  моей  юности!
Рассказывая  о счастливой чистой жизни, какую вели некогда пикуни, я хоть на
время забуду о всех наших невзгодах и лишениях.
   Как печально звучала эта песня Древнего Бизона!  Я слушал ее с волнением.
Смолкли  голоса,  и  жена Красных Крыльев  сняла первый покров со  священной
трубки.  Тогда все запели песню Антилопы, и  под эту  песню  снят был второй
покров.  Затем запели песню  Волка  и, наконец, песню  Птицы Грома.  Старуха
сняла последний,  четвертый  покров, и  все  мы увидели  трубку,  украшенную
перьями и кусками меха. Раздались  ликующие  возгласы, громкие  и ротяжные.
Долго  не смолкали  они. Звонкие голоса женщин сливались  с  низкими глухими
голосами мужчин.
   Красные  Крылья уже развел на  блюдце священную краску.  Краска эта  была красновато-бурая;  добывали  ее  из  красноватой  земли,  которую  "старик", создавший мир,  разбросал по оврагам и  лощинам. Мы  знали, что Солнце любит больше всех других цветов красновато-бурый цвет.
   Когда старый жрец Солнца взял  блюдце, я ближе  придвинулся  к нему, и он
помазал мне св щенной краской волосы,  лицо и  руки. Затем,  приподняв концы
своего кожаного одеяла, он стал обвивать меня  ими,  словно крыльями. Громко
молил он Солнце  и  все  живые существа,  населяющие  воздух,  землю и воду,
защищать меня и помогать мне во всех моих начинаниях.
   Церемония близилась  к концу. Красные Крылья поднял  священную  трубку, и все запели песню Птицы Грома. Не выпуская из рук трубки, старик стал плясать передо мной и вокруг костра. Наконец, он опустился на ложе и воскликнул:
   - Я сделал для тебя все, что мог. Теперь ступай!

Джемс Виллард Шульц "Сын племени навахов"

Ой! Это из  1Q84

(тысяча невестьсот восемьдесят четыре)

Харуки Мураками.