Когда я читаю опубликованные письма известных людей, то у меня возникает к автору несколько иное отношение. Не всегда через его произведения можно самого автора, в них больше фантазий, а в письмах можно рассмотреть его самого.

Вероятно, многие писатели составляют свои "записные книжки" так, что рассчитывают на их позднейшее опубликование. Пусть и после кончины автора. Это было их право. Но и - теперь - относительное право заработать тем, кто изыщет эти  "отрывки", "пометки", "записи".

А вот личную переписку я бы публиковать запретил. Хотя бы и из уважения к частной жизни ушедших.

ПММР

Это было только мое личное, "сослагательное наклонение".

М.Веллер
Письмо любимой.

Чуча-муча, пегий ослик!
Вот видишь, все-таки я написал тебе письмо. Много-много лет я собирался это сделать. С тех самых пор, как мы с тобой расстались, и навсегда. Чтоб никогда больше не увидеться.
...
Не было дня, когда я не разговаривал бы с тобой. Вся моя жизнь состоит из двух половин: первую я тебя ждал, вторую я тебя помнил.
...
Ты плачешь по мне, милая? Ты меня помнишь?

Всю жизнь я пытался понять тебя, и понять себя, и в тысячный раз вспоминая давние события находил в них новые детали, открывал новые мотивы и тайные причины.

Я очень любил тебя, милая. Я и теперь люблю тебя. Но теперь это уже точно не имеет никакого значения. Вот уж теперь-то точно поздно.
...
Тебе было хорошо со мной? Я тебе нравился? Я тебя устраивал?
Я никогда не отделаюсь от истины, что мы были созданы друг для друга. Ты не была самой красивой, или самой умной, или самой доброй - я видел тебя глазами ясно, я не идеализировал: ты была по мне, и каждый взгляд, вздох, движение твои - были навстречу, как в зеркале.
...
Я видел тебя - и прочие переставали существовать, отделялись стеклянной стеной: чужие, отдельные, другие.
Я видел тебя - и был лучше, чем без тебя: был храбрее, сильнее, умнее... нет, это чушь: добрее, тоньше, благороднее... да и это не главное: я был значительнее, крупнее, чем без тебя.
...
Все кончается, жизнь на закат, финиш отмерен. Не было у меня дня без тебя. Давай напоследок, как тогда, мизинцем к руке, ага.

Твой - Я.

ЭРИХ МАРИЯ РЕМАРК из Порто-Рико (после 24.12.1937)
МАРЛЕН ДИТРИХ в Беверли-Хиллз

Ах, что мне известно о твоих коленях, о твоих приподнятых плечах? И что - о твоих запястьях и о твоей коже, отливающей в матовую белизну? Какая прорва времени потребуется мне, чтобы узнать всё это! Что толку пользоваться теми мерами, к которым мы привыкли прибегать, и говорить о годах, днях, месяцах или неделях! Мне понадобится столько времени, что волосы мои поседеют, а вглазах моих потемнеет, - иного промежутка я и не знаю. Разве я видел тебя всю в залитом дождём лесу, при разразившейся грозе, в холодном свете извергающихся молний, в красных всполохах зарниц за горами, разве знакома ты мне по светлым сумеркам в снегопад, разве мне известно, как в твоих глазах отражается луг или белое полотно дороги, уносящееся под колёсами, видел ли я  когда-нибудь, как мартовским вечером мерцают твои зубы и губы, и разве мы вместе не ломали ни разу сирени и не вдыхали запахов сена и жасмина, левкоя и жимолости....

Эрих Мария Ремарк "Скажи мне, что ты меня любишь.." (перевод с немецкого Евгения Факторовича)

Сдаётся мне, что в моём последнем письме я, возможно, слишком был откровенен, описывая Вам мой характер. Один мой друг, старый дипломат и человек весьма тонкий, частенько повторял мне: "Не говорите никогда худого о себе. Ваши друзья сделают это с лихвой". Вот я и начинаю опасаться, как бы Вы не восприняли буквально всё худое, что я наговорил о себе. Скромность, вообразите, - наивысшая моя добродетель; я возвёл её в крайность и трепещу, как бы это не навредило мне в Вашем представлении. В другой раз, когда на меня снизойдёт вдохновение, я составлю Вам полный перечень всех моих достоинств. Список будет весьма внушительный. Сегодня же я немного нездоров и не решаюсь начать эту "бесконечную прогрессию".

Проспер Мериме "Письма к незнакомке" (перевод с французского Нины Кудрявцевой)

Я люблю Ваши письма. Они, точно Ваши глаза – грустно-ласковые. Прочитаешь письмо, – такое оно серьезное, определенное, а между тем что-то в нём  светится, точно звезда, та звезда, которую математик никогда не отнимет у поэта.

Иннокентий Анненский "Письма"

Конечно, встретить человека – это подарок судьбы. Но люди не встречаются – они обретают друг друга. Обретают мало-помалу, как потерявшийся в детстве ребенок по одному отыскивает разбросанных по свету родных… Если бы люди тратили чуть больше сил на то, чтобы искать и открывать то, что их объединяет, а не умножать то, что их разделяет, – быть может, нам удалось бы жить в мире. Как-то мне довелось в Мексике ужинать вместе с моими попутчиками, которых я впервые видел. И оказалось, что мы думаем одинаково – о жизни, об искусстве, о свершениях… Мне поначалу это показалось совершенно естественным, а потом я вдруг почувствовал, что это – чудо. Мы воспитывались за десять тысяч километров друг от друга, в таком разном окружении, мы наследовали таким несходным цивилизациям, усваивали столь различные предрассудки, – и тем не менее мы были так похожи, как будто нас вскормила одна мать. Таинственная мать, о которой у нас не осталось воспоминаний…

Антуан де Сент-Экзюпери "Милая С…" (перевод с французского Дмитрия Кузьмина)

СТЕЛЛЕ ПАТРИК КЭМПБЕЛЛ                                            24 мая 1913 г.

...Говорят, что страдание нам всем идёт на пользу; плохо лишь, что всех больше страдают слабейшие. Если бы я был нормальным человеком и мучился только своим собственным страданием, в этом заключалась бы некая поэтическая справедливость; но я на это не способен, я ощущаю только боль других с мучительной остротой, которую приносит жалость, и с яростным сознанием нелепости и глубокой бесчеловечности этой ревности, от которой мне некуда деваться. Утешительно хотя бы то, что Вы обладаете неистощимым запасом свойственной гению жизнерадостности и в силах выдержать всё.
Вот что рвалось из моей души. Я должен был это высказать и высказал. Теперь можно упрямо вернуться к работе и писать трагедии.
Поверьте, что мне ещё больше Вашего хотелось прокатиться с Вами вдвоём по деревенским просёлкам. В отчаянии я воздеваю руки к небесам и вопрошаю: почему нельзя подарить радость одной любимой женщине, не принося в жертву другую?
Мы все - рабы того лучшего, что внутри нас, и того худшего, что снаружи.

Джордж Бернард Шоу "Письма" (перевод с английского Инны Бернштейн)