Дверца захлопывалась, карета, гремя на булыжниках, покачиваясь, уезжала. Володе страшно и стыдно было обернуться: казалось, вслед смотрят ненавидящие глаза родных умершего, казалось, они все проклинают науку, Микешина, Устименко. Но следующий вызов заставлял забыть только что пережитые чувства, человек на Володиных глазах возвращался к жизни очень быстро, после того как ему ввели камфару с кофеином и морфий. Тягчайшие страдания исчезали, больной удивленно осматривался – шприц, ампулы, руки Микешина, его опытный мозг возвращали «оттуда».
– Вот так! – говорил Микешин и тоже поправлял дужки очков за ушами. – А теперь, знаете ли, покой – и все наладится.
«Наладится! – хотелось крикнуть Володе. – Вы, жена, дочь, вы все, как вы смеете не понимать, ведь этот человек, который сейчас просит кисленького, – он же был мертв...»

Юрий Павлович Герман "Дело, которому ты служишь"

Зеленин испытывал страх. Как он будет лечить этих людей? Стремясь заглушить беспокойство, он стал увлекаться новокаиновыми блокадами. Во время работы шприцем или скальпелем он всегда успокаивался. Есть под рукой что-то осязаемое, и сразу можно видеть результат. Но терапия без анализов… На третьем курсе профессор Гущин как-то сказал студентам: «Chirurgia est obscura, terapia — obscurissima» [Хирургия — темна, терапия — еще темнее.].
Слова этого старого, чуточку циничного врача тогда изумили их. Томографы, электрокардиографы, аппараты для исследования основного обмена, самое сложное и самое современное оборудование было у них на вооружении. Им казалось, что достаточно только овладеть этой блестящей техникой и все тайны будут раскрыты. Но сейчас Зеленин чувствовал себя словно древний мореплаватель, только что миновавший Геркулесовы столбы. Безбрежный неведомый океан колыхался перед ним. И его надо было пересечь. Здесь, в Круглогорье, он как будто переселился в прошлое, трансформировался на несколько десятилетий назад.

Василий Аксенов "Коллеги"

Общеизвестно могущественное влияние психики больного на течение болезни. Состояние духа больного, его доверие или недоверие врачу, глубина его веры и надежды на исцеление или, наоборот, психическая депрессия, вызванная неосторожными разговорами врачей в присутствии больного о серьезности его болезни, глубоко определяют исход болезни. Психотерапия, состоящая в словесном, вернее, духовном воздействии врача на больного - общепризнанный, часто дающий прекрасные результаты метод лечения многих болезней.

архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) "Дух, душа и тело"

Глеб Глебыч оканчивает записывание. Кузьма Егоров напивается кофе, и начинается прием. Первый берет на себя фармацевтическую часть - и идет в аптеку, второй - терапевтическую - и надевает клеенчатый фартук.
   - Марья Заплаксина! - вызывает по книге Кузьма Егоров.
   - Здесь, батюшка!
   В приемную входит маленькая, в три погибели сморщенная, как бы злым роком приплюснутая, старушонка. Она крестится и почтительно кланяется эскулапствующему.
   - Кгм... Затвори дверь!.. Что болит?
   - Голова, батюшка.
   - Так... Вся или только половина?
   -- Вся, батюшка... как есть вся...
   - Головы так не кутай... Сними эту тряпку! Голова должна быть в холоде, ноги в тепле, корпус в посредственном климате... Животом страдаешь?
   - Страдаю, батюшка...
   - Так... А ну-ка потяни себя за нижнюю веку! Хорошо, довольно. У тебя малокровие... Я тебе капель дам... По десяти капель утром, в обед и вечером.
   Кузьма Егоров садится и пишет рецепт:
   "Rp. Liquor ferri {Раствор железа (лат.).} 3 гр. того, что на окне стоит, а то, что на полке Иван Яковлич не велели без него распечатывать по десяти капель три раза в день Марьи Заплаксиной".

А.П. Чехов "Сельские эскулапы"

"Активист" лежал на кровати, задрав ноги. Рубаха его была завернута  до
свалявшейся в клочья бороденки, а в тощий бледный  живот,  поросший  седой
гривастой  шерстью,  острыми  краями  вонзилась  опрокинутая  вверх   дном
глиняная махотка, вместимостью литров в шесть. По бокам  пиявками  торчали
две аптекарские банки.  Дед  Щукарь  не  глянул  на  вошедших.  Руки  его,
скрещенные на груди,  как  у  мертвого,  -  дрожали,  вылезшие  из  орбит,
осумасшедшевшие от боли глаза медленно вращались.  Нагульнову  показалось,
что в хате и воняет-то мертвежиной. Дородная Щукариха  стояла  у  печи,  а
около кровати суетилась проворная,  черная,  как  мышь,  лекарка  -  бабка
Мамычиха,  широко  известная  в  округе  тем,  что  умела  ставить  банки,
накидывать чугуны, костоправить, отворять и заговаривать  кровь  и  делать
аборты железной вязальной спицей. Она-то в данный  момент  и  "пользовала"
разнесчастного деда Щукаря.
   Давыдов вошел и глаза вытаращил:
   - Здравствуй, дед! Что это у тебя на пузе?
   - Стррррра-даю! Жжжжи-вотом!.. - в два приема, с трудом  выговорил  дед
Щукарь. И тотчас же тоненьким голосом заголосил,  заскулил  по-щенячьи:  -
С-сы-ми махотку! Сыми, ведьма!  Ой,  живот  мне  порвет!  Ой,  родненькие,
ослобоните!
   - Терпи! Терпи! Зараз полегчает, - шепотом уговаривала бабка  Мамычиха,
тщетно пытаясь оторвать край махотки, всосавшейся в кожу.
   Но дед Щукарь вдруг зарычал лютым зверем, лягнул лекарку ногой и обеими
руками вцепился в махотку. Тогда Давыдов поспешил ему на выручку:  схватил
с пригрубка деревянное скало, он оттолкнул старушонку,  махнул  скалом  по
днищу махотки. Та рассыпалась, со свистом рванулся из-под черепков воздух,
дед Щукарь утробно икнул, облегченно,  часто  задышал,  без  труда  сорвал
банки. Давыдов глянул на дедов живот, торчавший из-под  черепков  огромным
посинелым пупом, и упал на лавку, давясь от бешеного приступа  хохота.  По
щекам его текли слезы, шапка свалилась,  на  глаза  нависли  пряди  черных
волос...

М.А. Шолохов "Поднятая целина"