Собрался диван — судить Ходжу Насреддина.
    Когда он вошел, связанный по рукам и ногам, охраняемый стражниками, — придворные потупились. Им было стыдно смотреть друг на друга. Мудрецы морщились, оглаживая бороды, эмир, отвернувшись, вздыхал и покашливал.
    А Ходжа Насреддин смотрел прямым, ясным взглядом; если бы не его закрученные за спину руки, то можно было бы подумать, что преступник не он, а все эти люди, сидящие перед ним.

Леонид Соловьёв, "Возмутитель спокойствия"

Тому удивляется вся Европа,
Какая у полковника обширная шляпа.

Примечание полковника: Чему удивляться? Обыкновенная, с черным султаном. Я от формы не отступаю. Насчет неправильной рифмы, отдать аудитору, чтобы приискал другую.

Из военных афоризмов Фаддея Козьмича Пруткова

Все выстраиваются в одну шеренгу.
Оркестр может начать играть, но очень тихо.
Появляется не один, а  д в а   м а й о р а. Сначала выходит высокого роста э л е г а н т н ы й  м а й о р  в парадном мундире, в сверкающих сапогах., со стеклом. Позже чуть поодаль появляется  д р у г о й  в о е н н ы й, запыленный, усталый, в мятой шинели.

Тоот (Делает шаг навстречу элегантному майору, заплетающимся языком.) Господин майор… Глубокоуважаемый господин майор, я – Тоот.
Элегантный майор (смерив Тоота взглядом). И что вам угодно?

Т о о т отступает, выталкивает вместо себя А г и к у.

Агика (зажмурившись, протягивает цветы в пространство перед собой. Глухо). Глубокоуважаемый господин майор! Сердечно приветствуем вас и желаем чувствовать себя хорошо в нашем скромном доме.

Тоот и Маришка робко делают шаг вперед.

Элегантный майор. Не хотите ли вы эти сказать, что вы и есть дочь герцога Леонарда Люксембурского?

Напряженная пауза.

Маришка. Дочь герцога?
Элегантный майор. Герцог пригласил меня на охоту.
Агика (робко). Карету герцога я видела там, у дома священника.
Элегантный майор. Что же вы мне морочите голову? (Уходит.)

Иштван Эркень, "Тоот и другие" (в театре Г.А.Товстоногова спектакль шел под названием "Тоот, другие и майор")

Сыто жили в том доме.
Был хозяин с брюшком.
Вдосталь было там сала
и кастрюль с молоком.
И — вошли крысы в дом.

Дом хороший, но старый,
был с гнилым потолком.
На ночь дверь запиралась
ненадежным замком.
И — вошли крысы в дом.

Потому что беспечно
жили все в доме том,
потому что никто в нем
не следил за замком,
потому что хозяин
был слепым добряком,
вошли
          крысы
                     в дом.

Пауль Соренсен, "Вошли крысы в дом". Что за поэт, и даже какой национальности - не знаю, и Сеть молчит. Набил с вырезки из семейного поэтического архива. Насколько я помню, это иносказание оккупации Франции немцами.

Я на борту, курс прежний, прежний путь.
Мне тянут руки, души, папиросы.
И я уверен — если что-нибудь,
Мне бросят круг спасательный матросы.

Правда, с качкой у них — перебор там,
В штормы от вахт не вздохнуть,
Но человеку за бортом
Здесь не дадут утонуть!

В.С.Высоцкий

Почему-то вдруг мне стало неспокойно.
Не спалось. Тревогой переполнен.
Вижу: горы подступили ближе
И тоска собакой ноги лижет.
Закурил. Нет, неуютно в мире.
Не могу понять, чем мой покой нарушен.
И вдруг сердцем слышу - носится в эфире:
"SOS! Спасите наши души!
"SOS! Спасите наши души!"

Или это город исчезает в море,
Или это мать кричит от горя,
Или где-то люди потеряли веру,
Или вяжут лилипуты Гулливера,
Или где-то полдень превратился в полночь,
И зовут, зовут, зовут на помощь:
"SOS! Спасите наши души!
"SOS! Спасите наши души!"

Кто-то гибнет, тонет, и зовет, и стонет -
Чей корабль в море погибает?
Или это крик затравленных погоней,
И людей пытают или убивают?
И никак не изменить круговорота,
И нельзя узнать, помочь и сделать лучше...
А во мне все рвется к свету кто-то:
"SOS! Спасите наши души!
"SOS! Спасите наши души!"

Юрий Кукин

   Он открывал портфель, чтобы положить туда газету, и, взглянув на нее, застывал с оскорбленным видом.
   - Что случилось? - спрашивала тетка.
   - Позавчерашняя, - отвечал он, роняя газету; он бывал так подавлен, что даже не мог кричать и сердиться.
   И хоть бы изредка газета для разнообразия оказалась вчерашней! - нет, всегда позавчерашняя, за исключением вторника: тогда она была субботняя.
   В конце концов мы находили ему газету. Чаще всего дядюшка сидел на ней. Тогда он улыбался - не радостно, а устало, как человек, который осужден жить среди скопища безнадежных дураков.
   - И вы, под самым вашим носом... - он не заканчивал фразы: он всегда гордился своим умением владеть собой.

Дж.К.Джером, "Дядюшка Поджер спешит на поезд"

Мы славим страданье,
Боимся успеха.
Нам солнце не в пору
И вьюга не в лад.
У нашего смеха
Печальное эхо,
У нашего счастья
Запуганный взгляд.

Любой зазывала
Ползет в запевалы,
Любой вышибала -
Хранитель огня.
Забыта основа
Веселого слова.
Монахи, монахи,
Простите меня!

Михаил Анчаров, "Песня про радость"

   К концу громового летнего полудня, когда солнце наконец-то прорвалось сквозь лохматые черные дождевые тучи, замок Джейнил был захвачен, а его население — уничтожено.
   До последнего мгновения фракции замковых кланов ссорились по поводу того, как следует надлежащим образом встретить судьбу. Наиболее солидные и уважаемые Джентльмены выбрали полное игнорирование сих недостойных обстоятельств и занимались своими обычными делами с обычной педантичностью. Немногочисленные Кадеты, отчаявшиеся, на грани истерики, разобрали оружие и приготовились дать последний бой. Остальные же, — наверное, больше четверти общего населения, — пассивно ждали, готовые чуть ли не с радостью искупить грехи человеческой расы.
   В конечном итоге, смерть пришла одинаково ко всем, и все получили ровно столько удовлетворения от своей смерти, сколько мог позволить этот в сущности непривлекательный процесс, Одни сидели гордые, переворачивая страницы своих прекрасных книг, или обсуждая качества эссенции вековой давности, или лаская любимую фану. Они погибли, не соизволив удостоить вниманием этот факт. Горячие головы устремились вверх, по грязному склону, который оскорблял всю нормальную рациональность, возвышаясь над парапетом Джейнила. Большинство было погребено под осыпающимся щебнем, но некоторые добрались до гребня, чтобы стрелять, рубить, колоть — пока сами не были застрелены, раздавлены полуживыми энергофургонами, зарублены, заколоты.
   Кающиеся ждали в классической позе искупления, на коленях, склонив голову, и погибли они, как считали, от процессов, в которых Мехи были лишь символом, а человеческий грех — единственной реальностью.
   В конце концов погибли все — Джентльмены, Леди, Фаны в павильонах, Крестьяне в стойлах. Были убиты все, кто обитал в Джейниле. Уцелели только Птицы, создания неуклюжие, неловкие и грубые, забывшие гордость и веру, больше озабоченные целостностью свой шкуры, чем достоинством замка.
   Когда Мехи ринулись через парапеты, Птицы покинули свои загоны и, визгливо вскрикивая от оскорбления, захлопали крыльями, набирая высоту, — и полетели на восток, к Хэйджорну, теперь последнему замку на Земле...

Джэк Вэнс, "Последний Замок"