А буря мировых пространств его бичами жгла,
И начал Томлинсон рассказ про добрые дела.

«О, это читал я, — он сказал, — а это был голос молвы,
А это я думал, что думал другой про графа из Москвы».
Столпились стаи добрых душ, совсем как голубки,
И загремел ключами Петр от гнева и тоски.
«Ты читал, ты слыхал, ты думал, — он рек, — но толку в сказе нет!
Во имя плоти, что ты имел, о делах твоих дай ответ!»
И Томлинсон взглянул вперед, потом взглянул назад —
Был сзади мрак, а впереди — створки небесных врат.
«Я так ощущал, я так заключил, а это слышал потом,
А так писали, что кто-то писал о грубом норвежце одном».

«Ты читал, заключал, ощущал — добро! Но в райской тишине,
Среди высоких ясных звезд не место болтовне.
О, не тому, кто у друзей взял речи напрокат
И в долг у ближних все дела, от бога ждать наград.
Ступай, ступай к владыке зла, ты мраку обречен,
Да будет вера Берклей-сквера с тобою, Томлинсон!»

Р.Киплинг, "Томлинсон"

   — О, небо! — прошептала Пат. — Оскар, ты знаешь, что такое звезды, солнца, созвездия, планеты, туманности, атомы, протоны и электроны?
   — Да.
   — Но... откуда? Ты когда-нибудь видел звезды, находящиеся за этим вечным слоем облаков? Или Солнце за барьером?
   — Нет. Достаточно разума, поскольку есть лишь один способ существования Вселенной. Только то, что возможно, — реально; то что нереально, — одновременно невозможно.
   — Это... кажется, это что-то значит, — прошептала Пат. Но я плохо понимаю, что. Оскар, почему... почему вы не используете свои знания, чтобы защититься от врагов?
   — Нет необходимости. Нет необходимости делать что-либо. Через сто лет мы будем... — Тишина.
   — В безопасности?
   — Да-нет.
   — Что? — Ее вдруг пронзила страшная догадка. — Ты хочешь сказать — вымрете?
   — Да.
   — Но... о, Оскар! Разве вы не хотите жить? Разве ваш народ не хочет уцелеть?
   — Хочет, — проскрипел Оскар. — Хочет-хочет-хочет. Это слово ничего не значит.
   — Оно значит... желает, жаждет.
   — Жаждет ничего не значит. Желает-желает. Нет, мой народ не желает уцелеть.
   — О! — слабо вздохнула Пат. — Тогда зачем вы размножаетесь?
   Словно в ответ лопнувший стручок осыпал их удушливой пылью.
   — Потому что должны, — заклекотал Оскар. — Когда на нас садятся споры — мы должны.
   — Понимаю, — медленно сказала Пат. — Хэм, кажется, я поняла. Вернемся на корабль.

Стенли Вейнбаум, "Лотофаги"

   Прокашлявшись, Антон Иванович, столоначальник, еще красный от напряжения, внимательно и любопытно оглядел выпученными глазами смутившегося Семена Васильевича и, задыхаясь, с ударением спросил:
   – Так вы, Семен… как вас?
   – Семен Васильевич, – напомнил Котельников и выговорил не «Василич», а полностью: «Васильевич», и это всем понравилось, как выражение чувства достоинства и самоуважения.
   – Так вы, Семен Васильевич… любите негритянок?
   – Да, я очень люблю негритянок.
   И голос у него был хотя и тихонький и как будто немного сморщенный, как залежавшаяся щуплая репа, но приятный. Антон Иванович поджал нижнюю губу, так что седые усы уперлись в самый кончик красного, с ямочками, носа, обвел всех чиновников округлившимися глазами и, выдержав необходимую паузу, густо и сочно захохотал:
   – Ха-ха-ха! Он любит негритянок! Ха-ха-ха!
   И все дружно засмеялись, и толстый и мрачный Ползиков, вообще не умевший смеяться, болезненно заржал: ги-ги-ги! Семен Васильевич тоже хохотал тихоньким и дробным, как сухой горох, смешком, краснел от удовольствия, но в то же время слегка боялся: не вышло бы каких неприятностей.
   – Да вы это серьезно? – спросил Антон Иванович, отсмеявшись.
   – Вполне серьезно-с. В них, в этих черных женщинах, есть нечто такое пламенное, или, как бы это вам пояснить, экзотическое.
   – Экзотическое?
   И опять все прыснули, но, смеясь, соображали, что Семен Васильевич даже образованный и умный человек, так как знает такое редкое слово: экзотический. Потом начали с жаром доказывать, что негритянок любить нельзя: они черные, маслянистые, у них невозможно толстые губы, и от них пахнет чем-то дурным.
   – А я люблю! – скромно настаивал Семен Васильевич.
   – Вольному воля, – решил Антон Иванович. – А я скорее козу полюблю, чем эту черномазую.
   Но всем стало приятно, что среди них, на правах их товарища, находится такой оригинальный человек, который серьезно любит негритянок, и по этому случаю заказали еще полдюжины пива, а на соседние столы, где не было оригинальных людей, стали смотреть с некоторым презрением.

Леонид Андреев, "Оригинальный человек" (разумеется, чиновник сказал это просто чтобы выделиться, однако ж по ходу повествования ему таки раздобывают негритянку, и он, бедняга, был вынужден на ней жениться, чтобы поддержать, так сказать, "имидж")

А когда последний наш умрёт, закопайте прямо у ворот
На поминках разогрейте суп, ведь мы болели за один и тот же клуб.

Сплин - "Гандбол"

Постановление Ватиканского Собора гласит:

«Твердо держась предания, дошедшего до нас от начала христианской веры, мы во славу Бога Спасителя нашего к возвышению католической рели­гии и ко благу христианских народов, с согласия Священного Со­бора, учим и определяем как богооткровенное учение, что, когда римский первосвященник говорит со своей кафедры, то есть когда, исполняя свое служение как пас­тырь и учитель всех христиан, он в силу своей высшей апостольской власти определяет учение о вере или нравственности, которое должна содержать вся Церковь, он через Божественную помощь, обещаемую ему в лице блаженного Петра, обладает тою непогрешимостью, которою Божественный Спаситель благоволил наделить Свою Церковь, для определения учения относительно веры и нравственности, и что поэтому такого рода определения римского первосвященника сами по себе, а не с согласия Церкви, неизменны. Если же бы кто дерзнул противоречить этому нашему определению, от чего да хранит Господь, то да будет анафема».

Догмат об учительной непогрешимости папы

«Мой вождь, что это за народ понурый?
Ужель все это клирики, весь ряд
От нас налево, эти там, с тонзурой?»

И он: «Все те, кого здесь видит взгляд,
Умом настолько в жизни были кривы,
Что в меру не умели делать трат.

Об этом лает голос их сварливый,
Когда они стоят к лицу лицом,
Наперекор друг другу нечестивы.

Те — клирики, с пробритым гуменцом;
Здесь встретишь папу, встретишь кардинала,
Не превзойденных ни одним скупцом».

И я: «Учитель, я бы здесь немало
Узнал из тех, кого не так давно
Подобное нечестие пятнало».

Данте, "Божественная комедия"