________________
   — Простите, — перебил его Алексей, — но ведь и вы, кажется, сами боролись с... ветряными мельницами!
   Гость резко обернулся. Глаза его, еще мгновение назад лучившиеся добротой, теперь пронзали Алексея, подобно двум мавританским кинжалам.
   — Сеньор! — задыхаясь от гнева, заговорил он, — запомните: я ни-ко-гда не сражался с ветряными мельницами! Разве я похож на сумасшедшего? Действительно, однажды злокозненный Фрестон затмил зрение людям так, что чудовищные великаны казались всем мельницами. Всем, но не мне! Я-то видел великанов так же ясно, как теперь вижу вас. И, кстати, несмотря на явное их превосходство в числе и силе, не задумываясь бросился в бой. И сейчас я вновь готов...
   Гостя удалось успокоить лишь совместными усилиями, и то с огромным трудом, принесением извинений и заверениями в полном отсутствии сомнений в правдивости его слов. Несколько смущенный Алексей предложил развлечь присутствующих хорошей песней, и вот, под аккомпанемент гитары, зазвучала чудесная баллада Юлия Кима:

Шлем да панцирь, да седло, бинт, бальзам, примочка.
Есть такое ремесло — рыцарь-одиночка.
Путешествуй там да сям, выручай кого-то.
И все время действуй сам — вот и вся работа.

Одинокий паладин жалости достоин:
Всем известно, что один — во поле не воин.
Что же гонит вдаль его? Где сидит пружина?
Может, просто он... того... — вот и вся причина.

Право, если рассудить — это сумасбродство,
Плетью обух колотить — что за донкихотство?
Смертным потом изойдешь — никакого толка.
Только сгинешь ни за грош, вот и вся недолга.

А он скачет напролом, гордо и наивно,
Драться с подлостью и злом, а то жить противно.
И ни славы никакой, ни наград не надо.
Что поделать: он — такой! Вот и вся баллада.

   Наш гость внимательно слушал, напряжение ушло, глаза его вновь сделались добрыми. Когда отзвучал последний аккорд, он искренно поблагодарил "дивного менестреля" за доставленное удовольствие, а потом произошло маленькое чудо: у всех в руках оказались старинные кубки, наполненные испанским вином, а гость, встав во весь свой исполинский рост, громовым голосом провозгласил:
   — За Дульсинею Тобосскую!