Вторая пародия - Александр Хорт:
Юлиан Семенов
МЫ ПОМНИМ ЧУДНОЕ МГНОВЕНЬЕ
17.17.194... (17 часов 17 минут 17 секунд...)
Штирлиц обладал сведениями, что знание — сила. Именно это помогло ему оставаться человеком среди волков, для которых человек человеку — и волк и вол. Он много знал. А много будешь знать — скоро состаришься. Так, кажется, говорят у русских. И Штирлиц чувствовал себя устаревшим. Ведь он с утра до вечера был обязан смеяться, ходить в бассейн, кататься на машинах, пить коньяк, играть в теннис, нравиться женщинам, кушать бланманже, посещать варьете, ловить форель, носить смокинг — словом, он был обязан вкалывать. По большому счету. На полную катушку. Не переводя дыхания.
Вот и сейчас, засучив рукава, Штирлиц напряженно развалился в кресле. Опять раут. Стол до того заставлен едой, что делалось тошно. Вышколенный слуга неискренне согнулся перед ним:
— Персики, герр?
— Мытые? — машинально спросил Штирлиц по-русски и в то же мгновенье каким-то большим чувством разведчика понял, что промахнулся. И точно — на него в упор смотрел единственный стеклянный глаз лисы Флюгера.
Информация к размышлению (Флюгер)
Поросенок он самый настоящий, больше никто.
...Штирлиц запамятовал, где видел этот загадочный нордический характер раньше, но, что видел, мог сказать точно, даже не глядя на него, как, не глядя, пригласил его к столу.
— Бельгия?
— Индия.
— Турция?
— Греция.
— Матка боска?
— Миль пардон.
На мгновенье Штирлицу даже показалось, что они говорят на разных языках.
И опять вышколенный слуга неискренне согнулся — на этот раз перед Флюгером:
— Персики, герр?
— Почем? — неожиданно спросил Флюгер по-русски, и Штирлиц все понял без слов.
— Сороковой?
— Сороковой.
— Пушкинская?
— Елисеевский.
— Три?
— Четыре.
И на мраморных ступеньках дворца Принцессеншарлоттенбюстен Сысой Сысоевич с Абельмановки пожал руку Максиму Максимычу с Семеновской. А в углу устало улыбнулся слуга двух господ — их французский друг кюре Пюре, который временно оказывал бошам медвежью услугу.