В таком наряде Панург привёл короля к Пантагрюэлю и сказал:
   — Узнаёте ли этого мужика?
   — Конечно, нет, — сказал Пантагрюэль.
   — Это господин король, трижды пережженный. Я хочу сделать его порядочным человеком, а то эти черти, здешние короли, ничего не знают и ни на что не годны, кроме того, чтобы делать зло своим подданным и, ради своего гнусного удовольствия, возмущать весь мир войной. Я хочу его приставить к делу и сделать из него уличного продавца зеленого соуса. Ну, кричи: «Не нужно ли вам соуса зеленого?»
   Бедняга-король стал кричать.
   — Так слишком тихо, — сказал Панург, и взял короля за ухо, говоря: — Пой погромче, в тоне соль-ре-до. У тебя хорошая глотка, черт! Ты никогда не был так счастлив, как теперь, перестав быть королём.
   Пантагрюэлю всё это доставляло большое удовольствие. Смею сказать, это был добрейший человек в наших краях.

Ф.Рабле, "Гаргантюа и Пантагрюэль"

     Всех, чья должность  является  синекурой,  в  той  или  иной  степени уважают,  а   так   как   у   школькофременского   смотрителя   колокольни совершеннейший вид синекуры, то и уважают его больше,  нежели  кого-нибудь на свете. Он главный городской сановник, и даже  свиньи  взирают  на  него снизу вверх с глубоким  почтением.  Фалды  его  сюртука  гораздо  длиннее, трубка, пряжки на башмаках, глаза и живот гораздо больше, нежели у  других городских старцев. Что до его подбородка, то он не только двойной, а  даже тройной.

Э.А.По, "Черт на колокольне"

   Я слушал с балкона.
   – Том-вир-лир-ли! Том-вир-лир-ли! Том-вир-лир-ли!
   Том Вирлирли. Некий Том Вирлирли реял в воздухе.

   Том Вирлирли,
   Том с котомкой,
   Том Вирлирли молодой!

   Всклоченный звонарь переложил на музыку многие мои утра. Том – удар большого колокола, большого котла. Вирлирли – мелкие тарелочки.
   Том Вирлирли проник в меня в одно из прекрасных утр, встреченных мною под этим кровом. Музыкальная фраза превратилась в словесную. Я живо представлял себе этого Тома.

Ю.Олеша, "Зависть"

   — Ладно, — рассудил Чарли, — сегодня вечером я побуду невидимкой, а завтра утром ты меня по-старому сделаешь, решено?
   — Есть же чудаки, выше себя прыгнуть стараются, — сообщила Старуха жуку, который полз по бревну.
   — Это почему же? — спросил Чарли.
   — А вот почему, — объяснила она. — Не так-то это просто было сделать тебя невидимкой. И теперь нужно время, чтобы с тебя сошла невидимость. Это как краска, сразу не сходит.
   — Это все ты! — вскричал он. — Ты меня превратила! Теперь давай ворожи обратно, делай меня видимым!

Рэй Брэдбери, "Мальчик-невидимка"

Чиголотти: (...) На этот раз, уважаемые синьоры, я пришел рассказать вам необыкновенные
вещи. Ровно пять лет тому назад пришел в этот город Серендипп великий
астрономический волшебник, который владел тайнами магии белой, черной,
красной, зеленой и даже, кажется, синей.

Карло Гоцци   "Король-олень"

Но сто или двести лет назад предшственникам наших многомудрых академиков бесовщиной казались невидимые глазу магнетизм или электричество, а вид автомобиля поверг бы их в ужас, не говоря уж о рентгеновских лучах или движущихся картинках. Как знать, уважаемые доктора и магистры, не откроет ли наука ХХ века некие иные виды энергии, распознать которые не способны наши органы чувств и несовершенные приборы?

Борис Акунин   "Любовница смерти"

Скажете, что нам неизвестна такая материя, которая давила бы на тела и сталкивала их друг с другом. Но ведь и такая материя неизвестна, которая тела друг к другу тянет. Назвали гравитацией, а что такое гравитация? Любовь, что ли? Яблоки землю любят? Или Ньютонову голову? Пришло в голову Ньютону, что два тела друг к другу тянутся потому, что похоже, что тянутся. Так мало ли что на что похоже? Похоже, что солнце всходит и заходит, а пригляделись — все наоборот.

Михаил Анчаров   "Самшитовый лес"

         Какими  же  словами можно описать отчаяние и последний ужас несчастного  дьявола,  когда, подведя последние итоги, не только не нашел в них ожидаемых твердых  правил,  а  наоборот,  и  последние  утратил  в  смуте  жесточайших противоречий. Подумать только, какие    оказались итоги:   
       
когда  надо  —  не убий; а когда надо — убий; 
                 
когда надо — скажи правду; а когда надо — солги;
                     
когда надо — отдай;  а  когда надо — сам возьми, даже отними;
                         
когда надо — прелюбы не сотвори;  а  когда  надо — то и прелюбы сотвори
(и это советовал старенький поп!); 
                             
когда  надо — жены ближнего не пожелай; а когда надо — то и жену ближнего пожелай, и вола его, и раба его.

         И  так  до  самого  конца:  когда надо... а когда надо — и наоборот, не было,  кажется,  ни  одного  действия, строго предписанного попиком, которое через  несколько страниц не встречало бы действия противоположного, столь же строго  предначертанного  к исполнению; и пока шла речь о действиях, все как будто  шло  согласно, и противоречий даже не замечалось, а как начнет дьявол делать  из  действия  правилом  —  сейчас  же  ложь,  противоречия, воистину безумная  смута.  И  самое  страшное  и  непонятное для дьявола было то, что наряду  с  действиями  положительными,  согласными  с  известным уже дьяволу законом  и,  стало  быть,  добрыми, — старый попик с блаженным спокойствием предписывал  убийство  и ложь.

Леонид Андреев, "Правила добра"