У маленькой Алёнушки рыжие веснушки
Над маленькой Алёнушкой смеются все подружки.
Но говорит Алёнушка: “Веснушки ведь — от солнышка!”
У маленькой Алёнушки рыжие веснушки
И маленькой Алёнушке завидуют подружки!

Детский стишок (ещё из мого детства). Автора не нашёл.

В безмятежные дни мира,
дни и радости и счастья,
на земле Оджибуэев
жил седой учитель-кацик.
У него был Мишенава,
пес лукавый и ученый,
и старик души не чаял
в Мишенаве, псе разумном.
Как-то, сидя у вигвама
и прислушиваясь к стону
засыпающей Шух-шух-ги,
цапли сизой длинноперой,
он задумался глубоко
и забыл о пеммикане,
что для трапезы вечерней
принесли ему соседи.
То проведал пес лукавый,
и, как гнусный Шогодайа,
трус презренный и ничтожный,
он подкрался к пеммикану,
вмиг все съел обжора гадкий.
Но узнал об этом кацик,
и, схватив свой томагаук,
он убил одним ударом
злого вора Мишенаву.
А потом сплел пестрый вампум
про себя и про собаку:
"В безмятежные дни мира,
дни и радости и счастья
и т. д.

А.Финкель, сборник пародий "Парнас дыбом" (Генри Лонгфелло), раздел "Собаки" (по мотивам "У попа была собака").

   Когда я возродила дом, мне казалось, я сама родилась заново. Я подарила дому вторую жизнь, а себе радость. Я думала: наконец-то в Гринвуде поселился счастливый человек.
   И вот две недели назад все было завершено, отесали последний камень, уложили последнюю плитку.
   Я разослала приглашения во все концы света. Вилли, вчера вечером все съехались сюда: целая стая львов из Нью-Йорка, мужчины хоть куда, от них веяло ароматом хлебного дерева — древа жизни, компания быстроногих афинских мальчиков, негритянский кордебалет из Йоханнесбурга, три сицилийских бандита, а может, актера, семнадцать скрипачек. Когда они бросают смычки и задирают юбки, с ними можно делать что угодно. Четыре чемпиона игры в поло. Один чемпион по теннису, чтобы разогнать мне немножко кровь по жилам. Один очень милый поэт, француз. Ах, Вилл, должна была состояться пышная церемония открытия замка Феникс, владелица Нора Гриндон. Откуда же нам было знать, что мы окажемся неугодны замку?
   — Неужели замок может решать, кто ему угоден, а кто нет?
   — Да, ведь он такой юный, а все остальные такие дряхлые, сколько бы им ни было на самом деле. Он новорожденный. А мы прогнили, протухли. Он добрый. А мы злыдни. Ему была противна наша скверна, он не хотел лишаться своей чистоты. Вот он и выгнал нас.
   — Но как?
   — Как? Просто оставаясь самим собой. В воздухе повисла такая тишина, Вилли, ты не представляешь. Нам казалось, кто-то умер.
   Потом прошло еще сколько-то времени. Гости молчали. До них все дошло, они расселись по своим автомобилям и укатили. Оркестр заглох. Оркестранты уехали на своих десяти машинах. Вся компания разъезжалась. На дороге вдоль озера выстроилась вереница машин, можно было подумать, они отправляются на полночный пикник, но, увы, всего лишь на аэродром, в порт или в Голви. Все зябнут, никто ни с кем не разговаривает, в доме стало пусто, и слуги лихорадочно накручивают педали, а я осталась одна. Окончен последний бал, бал, которого не было и быть не могло. Я уже говорила, что спала всю ночь на лужайке, наедине со своими мыслями. Я поняла, что настал конец всему, что все труха, а что построишь из трухи? В темноте стоял мощный, величественный, изумительный дом. Как же мне было больно и обидно сопеть тут, у его подножия. Моя песенка спета. А у него еще только все начинается в жизни.

Рэй Брэдбери, "Зеленые тени, Белый Кит"

      — Кто там стучится в поздний час?
      — Конечно я, Финдлей.
      — Ко мне приходишь в пятый раз!
      — В седьмой! — сказал Финдлей.
      — Но ведь не сдашь ты всё равно?
      — Не сдам! — сказал Финдлей,
      — Раз в голове твоей темно!
      — Темно! — сказал Финдлей.
      — Одни девчонки на уме?
      — Они! — сказал Финдлей.
      — Тебя ведь выгонят к зиме!
      — Должны! — сказал Финдлей.
      — Пойдешь коров пасти опять?
      — Пойду! — сказал Финдлей.
      — Весь день на дудочке играть?
      — На ней! — сказал Финдлей.
      — А ты ведь малый — не дурак!
      — Ну, нет! — сказал Финдлей.
      — Зайдешь еще раз, или как?
      — Зайду! — сказал Финдлей.

Когда-то, еще в школьном возрасте, вычитанное и запомненное подражание. Там целая подборка была на тему студенческой сессии. К сожалению, ушло в небытие: в Сети ни следа. Воспроизведено по памяти.

   Они стояли на склоне бывшего холма Утиный Клюв, точнее говоря, на том месте, где склон обрывался, так как вершина холма была начисто срезана. Уайльд провел рукой по безукоризненно ровной по­верхности.
   — Какой “Дезинто”! — сказал он.— Сбрил холм до самого основания!
   — Почему он его построил?
   Уайльд пожал плечами.
   — Не знаю. Какой-то местный фактор — мы так и не узнаем какой — так подействовал на его позитронный мозг лунного образца, что он построил “Дезинто” из лома. У нас есть не больше одного шанса на миллион, что нам удастся когда-нибудь еще наткнуться на этот фактор, раз сам робот все забыл. У нас никогда не будет второго такого “Дезинто”.
   — Неважно. Главное, мы отыскали робота.
   — Как бы не так,— с горечью возразил инженер.— Вы когда-нибудь имели дело с “Дезинто” на Луне? Они жрут энергию, как электрические свиньи, и начинают работать не раньше, чем напряжение дойдет до мил­лиона вольт. А этот “Дезинто” работал на ином прин­ципе. Я посмотрел все обломки под микроскопом, и знаете, какой единственный источник питания я обна­ружил?
   — Какой?
   — Вот, и больше ничего! И мы никогда не узнаем, как он этого добился.
   Остин Уайльд показал источник питания, позво­ливший “Дезинто” за полсекунды снести холм, — две батарейки от карманного фонаря.

Айзек Азимов, "Робот ЭЛ-76 попадает не туда"