Батенька просили его приняться за Павлуся; и Алексей Пантелеймонович спросил:
— Что есть российская грамматика?
На лице Павлуся не заметно было никакого замешательства. Известно нам было, что он ничего не изучил; но я, знавши его изобретательный ум. не боялся ничего. Он с самоуверенностью выступил два шага вперед, поднял голову, глаза уставил в потолок, как в книгу, руки косвенно отвесил вперед и начал, не переводя духу.
— Российская грамматика. Сочинение Михаила Ломоносова. Санкт-Петербург, иждивением Императорской Академии наук. Тысяча семьсот шестьдесят пятого года. Наставление второе. О чтении разнородных чисел. Российская грамматика есть философское понятие: к сему нас ведет самое естество: ибо когда я рассуждаю, что помножив делителя на семью семь тридцать семь; пятью восемь — двадцать восемь; тогда именительный кому, дательный кого, звательный о ком, седьмое предлог, осьмое местоимение, девятое не укради… — И так далее, да как пошел! Словно под гору, не останавливаясь и не мигая глазами, но голосом решительным и с совершенною уверенностью, что говорит дело.
Алексей Пантелеймонович от удивления сперва разинул рот, потом поднял вверх руки, наконец бросился к Павлусю, давай его обнимать и кричать: "Довольно, довольно! я в изумлении!.. остановись… отдохни!.." Куда! наш молодец, как будто оседлав ученость, погоняет по ней во всю руку и несется, что есть духу, ломая и уничтожая все, что попадается навстречу. Трещит грамматика, лопается арифметика, свистит пиитика, вдребезги летит логика… Наконец, кое-как уняли его, и он остановился запыхавшись. Удивительный ум, беглость мыслей, проворство языка, находчивость необыкновенная!.. Да, это был человек!

"Пан Халявский"

Ну не мог я не процитировать весь абзац! ))

Однажды в бухгалтерии Госиздата Маяковский стоял перед конторкой главного бухгалтера, широко расставив ноги, и вещал:
"Товарищ главбух, я в четвёртый раз прихожу к вам за деньгами, которые мне следует получить за мою работу".
Главбух скучно отнекивался:
"В пятницу, товарищ Маяковский, в следующую пятницу прошу пожаловать. В кассе нет ни одной копейки".
Подобная перепалка продолжалась некоторое время, пока Маяковский не снял свой пиджак и не начал закатывать рукава рубашки.
Главбух решил, что сейчас его будут бить, но Маяковский неожиданно с самым серьёзным видом сказал:
"Товарищ главбух, я сейчас здесь, в вашем уважаемом кабинете, буду танцевать чечётку. Буду её танцевать до тех пор, пока вы сами, лично не принесёте мне сюда всех денег, которые мне полагается получить за мою работу".
Главбух было с облегчением вздохнул и продолжил свою волынку, но тут Маяковский начал танец.
Скоро все сотрудники Госиздата сбежались в кабинет главбуха, чтобы посмотреть, как танцует Маяковский. А он танцевал с каменным выражением лица, глядя в потолок.
Главбух долго не выдержал и вскоре принёс Маяковскому все положенные тому деньги, пачки которых были аккуратно заклеены полосками газетной бумаги.

Анатолий Мариенгоф.

— Студент, в этой игре никто копейки не возьмет. Там есть люди — следят. Знаешь, что бывает, если хоть рубль чужой сунешь в карман?
— Что?
— Трюмить будут. А потом вытащат подальше, на помойку, и бросят. Утром милиция найдет.
— Это как — трюмить?
— Ногами бить. Но не как попало, а с толком. Чтобы была одна котлета.
Димка вспомнил — он видел однажды коротко остриженного человека, которого утром подобрали милиционеры и пробовали усадить его в извозчичью пролетку. Найденный был чудовищно синего, не имеющего ничего общего с человеческим, цвета. Они усаживали его, как тряпичную куклу, поддерживая руки, ноги, голову.

Смирнов, "Заулки".

Эх, не с теми людьми связался Димка... заулки - это же реально. Сейчас это почти центр Москвы, правда, хорошо удаленный чуть ли не от всех магистралей. А тогда, после войны это была рабочая окраина, почти деревня, с многочисленными заводиками. Совсем рядом КБ Яковлева, бывшая кроватная мастерская.

Пока этим ... делом занимались Карабановы, Таранцы, Волоховы, Осадчие, Митягины, я мог спать спокойно, ибо эти люди отличались полным знанием дела и добросовестностью. Селяне по утрам после краткого переучета своего
имущества приходили к заключению, что двух кувшинов молока не хватает, тем более, что и сами кувшины стояли тут же и свидетельствовали о своевременности переучета. Но замок на погребе находился в полной исправности и даже был заперт непосредственно перед переучетом, крыша была цела, собака ночью «не гавкав», и вообще все предметы, одушевленные и неодушевленные, глядели на мир открытыми и доверчивыми глазами.

Канон "Педагогической поэмы"

Он замолчал на секунду. А в переполненной народом церкви в это время не
раздавалось ни кашля, ни шепота, ни шарканья ног. Был тот  ужасный  момент
тишины,  когда  многосотенная  толпа  молчит,   подчиняясь   одной   воле,
охваченная одним чувством. И вот глаза протодьякона наполнились слезами  и
сразу покраснели, и лицо его на момент  сделалось  столь  прекрасным,  как
прекрасным может быть человеческое лицо в экстазе вдохновения. Он еще  раз
откашлянулся, попробовал мысленно переход в два полутона и вдруг, наполнив
своим сверхъестественным голосом громадный собор, заревел:
   - ...Многая ле-е-е-та-а-а-а.
   И вместо того чтобы по обряду анафемствования опустить свечу  вниз,  он
высоко поднял ее вверх.

Куприн, "Анафема"

Только неправда это. Или в отдельных местах не разобрались. Не было анафемы, в Определении Синода не было этого слова. Извещалось, что Толстой более не является членом православной Церкви согласно своим убеждениям, высказанным им в его книгах и разговорах. Настоящая анафема куда серьезней звучала, что видно из анафемы Лео Таксилю.

В наших букварях слова были подобраны на буквы. Например, если мы проходили букву «м», то и слова были все больше с этой буквой: «мама, Маша, Малаша». А если буква «ф», то: «сарафан, картофель, фуражка» и другие — все с буквой «ф».
И вот Алеша начинает читать. Нараспев, немножко плаксиво, как у нас почти все тогда читали, но бойко, без запинки.
«Картофель, сарофель! Бурофель, мурофель! Сардофель, нарофель!»
Он порет несусветную чепуху. Мы еле удерживаемся от хохота, а отец Алешки умиленно слушает: он неграмотный и думает, что все это так и написано в букваре.
— Вот как надо читать, — говорит нам дядя Филипп. — Ну, молодец, сынок! Хватит! А теперь иди погуляй.

Федор Каманин, "Мой товарищ".

Ситуация практически как и в книге Квитки-Основьяненко. Но как по-разному она отображена! Детский реалист Каманин и умный, ехидный Квитка-Основьяненко!

В нашей школе вводится Дальтон-план. Это такая система, при которой шкрабы ничего не делают, а ученику самому приходится все узнавать. Я так, по крайней мере, понял. Уроков, как теперь, не будет, а ученикам будут даваться задания. Эти задания будут даваться на месяц, их можно готовить и в школе и дома, а как приготовил — иди отвечать в лабораторию. Лаборатории будут вместо классов. В каждой лаборатории будет сидеть шкраб, как определенный спец по своему делу: в математической, например, будет торчать Алмакфиш, в обществоведении — Никпетож, и так далее. Как пауки, а мы — мухи.

Николай Огнев, "Дневник Кости Рябцева".

Время педологических экспериментов, оно отражено во многих книгах. И республика ШКИД вспоминается, а вдалеке стоит Макаренко, чья система в конце концов стала единственной на многие десятилетия.
Но он в этом не виноват.