Разве вы не знаете, что поэт, как и художник,  находит один-единственный ракурс.  Всякое дерево,  или, скажем, пасущаяся корова, или проплывающее над головой облачко в известном отношении исполнены глубокого смысла, точно так же буквы составляют слово, только лишь если их поставить в строго определенном порядке. Ну вот, исключительно с той высокой  галереи  можно  было  увидеть сад  в  нужном  ракурсе. Вид, который открывался оттуда,  так  же  невообразим, как четвертое  измерение. Это было нечто вроде колдовской перспективы, вроде взгляда на небо сверху вниз, когда звезды словно растут на деревьях, а светящийся пруд подобен луне, упавшей на землю, как  в  волшебной  сказке  из  тех,  что рассказывают  детям  на  сон грядущий. Орм мог бы созерцать все это до бесконечности. Скажите вы ему, что путь этот никуда не ведет, поэт  ответил бы,  что он уже привел его на самый край  света.

Г.К.Честертон, "Зеркало судьи"

А до войны вот этот склон
Немецкий парень брал с тобою,
Он падал вниз, но был спасен,
А вот сейчас, быть может, он
Свой автомат готовит к бою.

В.С.Высоцкий, из фильма "Вертикаль"

Тут Полифем со своим костылем и дробовиком взгромоздился на скамейку и заорал, что генералы нас предали, что кругом шпионы и что настоящие патриоты должны сплотиться вокруг знамени, поскольку патриотизм и так далее. Этот Полифем жить не может без патриотизма. Без ноги он жить может, а вот без патриотизма у него не получается.

АБС, "Второе нашествие марсиан"

   Пропали мои рукописи, весело подумал Виктор. Вокруг уже не было города – торчал кое-где чахлый кустарник, и остались больные деревья, и пятна зеленой травы, только вдалеке за туманом еще угадывались какие-то здания, остатки зданий, а недалеко от бывшей мостовой, на каменном крылечке, которое никуда не вело, сидел Тэдди, вытянув раненую ногу и положив рядом с собой костыли.
   – Привет, Тэдди! – сказал Виктор. – Остался?
   – Ага... – сказал Тэдди.
   – Что так?
   – Да ну их, – сказал Тэдди. – Набились, как сельди в бочку, ногу некуда вытянуть, я говорю снохе, ну зачем тебе, дура, сервант? А она меня кроет... Плюнул я на них и остался.
   – Пойдешь с нами?
   – Да нет, идите, – сказал Тэдди. – Я уж посижу. Ходок я теперь никудышный, а мое меня не минует...

АБС, "Гадкие лебеди"

       — К тебе пришел, Пацюк, дай боже тебе всего, добра всякого в довольствии, хлеба в пропорции! — Кузнец иногда умел ввернуть модное слово; в том он понаторел в бытность еще в Полтаве, когда размалевывал сотнику дощатый забор. — Пропадать приходится мне, грешному! ничто не помогает на свете! Что будет, то будет, приходится просить помощи у самого черта. Что ж, Пацюк? — произнес кузнец, видя неизменное его молчание, — как мне быть?
       — Когда нужно черта, то и ступай к черту! — отвечал Пацюк, не подымая на него глаз и продолжая убирать галушки.
       — Для того-то я и пришел к тебе, — отвечал кузнец, отвешивая поклон, — кроме тебя, думаю, никто на свете не знает к нему дороги.
       Пацюк ни слова и доедал остальные галушки.
       — Сделай милость, человек добрый, не откажи! — наступал кузнец, — свинины ли, колбас, муки гречневой, ну, полотна, пшена или иного прочего, в случае потребности... как обыкновенно между добрыми людьми водится... не поскупимся. Расскажи хоть, как, примерно сказать, попасть к нему на дорогу?
       — Тому не нужно далеко ходить, у кого черт за плечами, — произнес равнодушно Пацюк, не изменяя своего положения.

Н.В.Гоголь, "Ночь перед Рождеством"