Куда он едет? Не знаю. Он говорит, что на Дальний Восток. Почему в штатском? Почему, когда я начинаю спрашивать его об этой командировке, он не сразу отвечает на мои вопросы, а сперва подумает, потом скажет? Почему, когда поздней ночью ему звонят из Москвы, он отвечает только «да» или «нет», а потом долго ходит по комнате и курит, взволнованный, весёлый и чем-то довольный? Чем он доволен? Не знаю, мне не положено знать. Почему я не могу проводить его на вокзал — ведь он же едет на Дальний Восток!
   — Это не совсем удобно, — отвечает Саня: — я еду не один. Может быть, я ещё не уеду. Если это будет удобно, я позвоню тебе с вокзала.
   Он звонил мне с вокзала — поезд отходит через десять минут. Не нужно беспокоиться, всё будет прекрасно. Он будет писать мне через день. Конечно, он не станет пренебрегать парашютом…
   Время от времени я получаю письма с московским штемпелем. Судя по этим письмам, он аккуратно получает мои. Незнакомые люди звонят по телефону и справляются о моём здоровье. Где-то за тысячу километров, в горах Гвадаррамы, идут бои; истыканная флажками карта висит над моим ночным столиком; Испания, далёкая и таинственная, Испания Хосе Диаса и Долорес Ибаррури, становится близка, как улица, на которой я провела своё детство.
   В дождливый мартовский день республиканская авиация, «всё, что имеет крылья», вылетает навстречу мятежникам, задумавшим отрезать Валенсию от Мадрида. Это победа под Гвадалахарой. Где-то мой Саня?
   В июле армия республиканцев отбрасывает мятежников от Брунета. Где-то мой Саня? Баскония отрезана; на старых гражданских самолётах, в тумане, над горами нужно лететь в Бильбао. Где-то мой Саня?..

В.Каверин, "Два капитана"

     Робот тихо приблизился к ним. Его голос звучал грустно:
     — Вы уходите?
     Пауэлл коротко кивнул:
     — На наше место придут другие,
     Кьюти  вздохнул. Этот вздох был похож на гул ветра  в натянутых тесными рядами проводах.
     — Ваша  служба  окончена, и вам пришло время исчезнуть. Я ожидал этого, но все-таки... Впрочем, да исполнится воля Господина!
     Этот смиренный тон задел Пауэлла.
     — Не спеши с соболезнованиями, Кьюти. Нас ждет Земля, а не конец.
     Кьюти снова вздохнул:
     — Для  вас лучше думать  именно так. Теперь я вижу  всю мудрость вашего заблуждения. Я не стал бы пытаться поколебать вашу веру, даже если бы мог.
     Он вышел — воплощение сочувствия.

А.Азимов, "Логика" (из сб. "Я, Робот...")

Я сердце оставил в Фанских горах,
Теперь, бессердечный, хожу по равнинам,
И в тихих беседах, и в шумных пирах
Я молча мечтаю о синих вершинах.

Ю.Визбор

А первое место, куда побежала восторженная девушка из Харькова, была площадь Маяковского. Там был кукольный театр Сергея Образцова. Аж до самого моего Харькова гремел на всю страну спектакль для взрослых «Под шорох твоих ресниц». Музыкальные пародии. А названия! «Смерть в унитазе», «Старушка в тисках любви», «Фиалки пахнут не тем». А чем? — думала я. Вот дура была. Да я и сейчас не смогла бы объяснить, чем именно не тем пахнут фиалки. Не тем, и все. Почему я туда бросилась? Там играли, пели, а главное, синкопировали. А какие аранжировки! «Сердце бьется чаще, чаще, чаще под шорох твоих ресниц».

Л.М.Гурченко, "Люся, стоп!"

Москва, Калуга, Лос-Анжелос
Объединились в один колхоз.

Стиляги трактор там завели,
Колхоз назвали "О, Сан-Луи".

Изба-читальня — сто второй этаж.
Там русский бальный лабает джаз.

Ковбой Михеич бросал лассо
Автомобилю на колесо.

А мой приятель в доверье влез —
Лабает буги на стройках ГЭС.

Колхозный сторож Иван Лукич,
Хлебнувши виски, толкает спич.

Дворовый фольклор 50-х (один из вариантов). Скорее всего, Сидельников имел в виду именно это художество.

Капнист пиесу накропал, громадного размеру.
И вот он спит, в то время, как царь-батюшка не спит:
Он ночь-полночь пришел в театр и требует премьеру.
Не знаем, кто его толкнул. История молчит.

Партер и ложи — пусто все. ни блеску, ни кипенья.
Актеры молятся тайком, вслух роли говоря.
Там, где-то в смутной глубине, маячит жуткой тенью
Курносый царь. И с ним еще, кажись, фельдъегеря.

Юлий Ким, "Волшебная сила искусства. (История, приключившаяся с комедиографом Капнистом в царствование Павла I и пересказанная мне Натаном Эйдельманом)"

   Яд предназначался не именно Стивену Бэббингтону, а любому из гостей, за исключением мисс Литтон-Гор, которой вы сами вручили стакан, вас самого и сэра Бартоломью Стрейнджа, кто, как вы знали, не пил коктейли.
   – Но это чушь! – воскликнул мистер Саттерсвейт. – Какой в этом смысл?
   Пуаро повернулся к нему. В его голосе послышалось торжество:
   – Смысл был, хотя и очень странный. С подобным мотивом убийства я сталкиваюсь впервые. Убийство Стивена Бэббингтона было всего лишь генеральной репетицией.
   – Что?!
   – Сэр Чарлз был актером и руководствовался актерским инстинктом. Он отрепетировал убийство, прежде чем совершить его. На него никак не могло пасть подозрение. Смерть любого из этих людей ни с какой стороны не была ему выгодна, и, более того, как было доказано, он никак не мог отравить какое-то конкретное лицо. Генеральная репетиция прошла хорошо. Мистер Бэббингтон умер, и никто даже не заподозрил нечестную игру. Сэр Чарлз сам выдвинул это подозрение и был очень нам признателен за отказ принимать его всерьез. Подмена стакана также прошла без запинки. Теперь он мог быть уверен, что премьера пройдет успешно.

Агата Кристи, "Трагедия в трёх актах"