– Сюда их, – хищно скомандовал Филипп Филиппович. – Доктор Борменталь, умоляю вас, оставьте икру в покое. И если хотите послушаться доброго совета: налейте не английской, а обыкновенной русской водки.
   Красавец тяпнутый – он был уже без халата в приличном чёрном костюме – передёрнул широкими плечами, вежливо ухмыльнулся и налил прозрачной.
   – Ново-благословенная? – осведомился он.
   – Бог с вами, голубчик, – отозвался хозяин. – Это спирт. Дарья Петровна сама отлично готовит водку.
   – Не скажите, Филипп Филиппович, все утверждают, что очень приличная – 30 градусов.
   – А водка должна быть в 40 градусов, а не в 30, это, во-первых, – а во-вторых, – бог их знает, чего они туда плеснули. Вы можете сказать – что им придёт в голову?
   – Всё, что угодно, – уверенно молвил тяпнутый.
   – И я того же мнения, – добавил Филипп Филиппович и вышвырнул одним комком содержимое рюмки себе в горло

М.А.Булгаков, "Собачье сердце"

   Я бился над этой загадкой три года подряд, ежедневно бился, но все-таки ежедневно после десятой засыпал.
   А ведь все раскрылось так просто! Оказывается, если вы уже выпили пятую, вам надо и шестую, и седьмую, и восьмую, и девятую выпить сразу, одним махом — но выпить идеально, то есть выпить только в воображении. Другими словами, вам надо одним волевым усилием, одним махом — не выпить ни шестой, ни седьмой, ни восьмой, ни девятой.
   А выдержав паузу, приступить непосредственно к десятой, и точно так же, как девятую симфонию Антонина Дворжака — фактически девятую — условно называют пятой, точно так же и вы: условно назовите десятой свою шестую, и будьте уверены; теперь вы уже будете беспрепятственно мужать и мужать, от самой шестой (десятой) до самой двадцать восьмой (тридцать второй) — то есть мужать до того предела, за которым следует безумие и свинство.

Венедикт Ерофеев, "Москва-Петушки"

   Я отложил это до субботы. Когда Мэри убрала со стола и увела Полли, мы с Мэтью вышли на веранду. Я вынул карандаш и нацарапал на полях газеты:

    ДНДДННДД

   — Что это? — спросил я.
   — Сто семьдесят девять, — сказал Мэтью.
   — А почему бы просто не написать 179?
   Мэтью объяснил мне двоичную систему — примерно как Тримбл.
   — Что же это, легче, по-твоему? — спросил я.
   — Не всегда, — сказал Мэтью, — делить трудно.
   — Зачем же идти кружным путем? Разве по-обычному не проще?
   — Понимаешь, так ведет счет Чокки. Он не умеет по-нашему. Он говорит, очень глупо возиться с десятью дурацкими цифрами потому, что у нас десять пальцев на руке. Тут и двух пальцев хватит.

Джон Уиндем, "Чокки"