— Хи-хи-хи! — посмеивался Хью  Смоленый,  словно  не  замечая  общего волнения.  — Хи-хи-хи!  Хи-хи-хи! Я же говорил, когда мистер король стучал своей свайкой, что такому крепкому, малонагруженному судну, как мое,  ничего не  стоит  опрокинуть  в  себя лишних два галлона рома с патокой. Но пить за здоровье сатаны (да простит  ему  Господь!),  стоя  на  коленях  перед  этим паршивым  величеством,  когда я уверен, что он еще больший грешник, чем я, и всего-навсего Тим Херлигерли, комедиант, — нет, дудки! По моим понятиям это дело другого сорта и совсем не по моим мозгам.

Эдгар Аллан По, "Король Чума"

Когда одна палочка и девять дырочек истребят целое войско, когда король обнажит голову, а ты останешься в шляпе, когда... Ну, а третье условие ты узнаешь тогда, когда исполнятся два первых.

М/ф "Заколдованный мальчик" (у Сельмы Лагерлёф этого нет)

   Великий Лунарий удивился, что люди стремятся сохранить разные языки.
   – Они хотят в одно и то же время и сообщаться друг с другом и не сообщаться, – заметил он и потом долго расспрашивал меня о войнах.
   Сначала он был потрясен и не поверил мне.
   – Ты хочешь сказать, – спросил он, как бы недоумевая, – что вы рыскаете по поверхности вашего мира – того мира, богатства которого вы едва затронули, убивая друг друга, как убивают звери для еды?!
   Я должен был признаться, что это так.
   Он стал расспрашивать меня о подробностях.
   – Но разве не наносится при этом ущерб вашим судам и вашим несчастным маленьким городам? – спросил он.
   И я заметил, что порча имущества и судов во время войны производит на него почти такое же впечатление, как убийства.
   – Расскажи мне подробней, – сказал Великий Лунарий. – Покажи мне это ясней. Я не могу ничего понять.
   И тут я, хоть и не очень охотно, стал рассказывать ему историю земных войн.
   Я рассказал ему о началах и церемониях войны, о предупреждениях и ультиматумах, о маршировке и боевых походах. Я дал ему представление о маневрах, позициях и боях. Я рассказал ему об осадах и атаках, о голоде и тяжких страданиях в траншеях, о часовых, замерзающих в снегу. Рассказал о поражениях и нападении врасплох, о безнадежных сопротивлениях и безжалостном преследовании бегущих, о трупах на полях сражения. Я рассказал, кроме того, о прошедших временах, о нашествиях и избиениях, о гуннах и татарах, о войнах Магомета и калифов и о крестовых походах. По мере того как я рассказывал, а Фи-у переводил, селенитов охватывало все большее волнение, и они пищали все громче.
   Я рассказал ему про орудия, которые стреляют, выпускают снаряды в тонну весом и на расстоянии двенадцати миль способны пробить железную броню толщиной в двадцать футов, и про подводные торпеды. Я описал ему действие пулеметов и все, что я мог вспомнить о битве при Коленсо. Великий Лунарий едва верил всему этому и часто прерывал перевод моих слов, чтобы услышать от меня подтверждение правильности этого перевода. Особенно сомнительным показалось ему мое описание людей, пирующих и веселящихся перед битвой.
   – Но, конечно, они не любят войны? – перевел мне Фи-у.
   Я заверил их, что многие люди смотрят на войну как на самое славное призвание в жизни, и это поразило всех селенитов.
   – Но какая польза от этих войн? – настаивал Великий Лунарий.
   – Какая польза? – ответил я. – Война уменьшает население!
   – Но зачем это нужно?
   Наступила пауза. Его голову обрызгали охлаждающей жидкостью, и он снова заговорил...»

Герберт Уэллс, "Первые люди на Луне"

   Вот вдали показался Бен Роджерс, тот самый мальчишка, насмешек которого он боялся больше всего. Бен не шёл, а прыгал, скакал и приплясывал — верный знак, что на душе у него легко и что он многого ждёт от предстоящего дня. Он грыз яблоко и время от времени издавал протяжный мелодический свист, за которым следовали звуки на самых низких нотах: «дин-дон-дон, дин-дон-дон», так как    Бен изображал пароход. Подойдя ближе, он убавил скорость, стал посреди улицы и принялся, не торопясь, заворачивать, осторожно, с надлежащею важностью, потому что представлял собою «Большую Миссури», сидящую в воде на девять футов. Он был и пароход, и капитан, и сигнальный колокол в одно и то же время, так что ему приходилось воображать, будто он стоит на своём собственном мостике, отдаёт себе команду и сам же выполняет её.
   — Стоп, машина, сэр! Динь-дилинь, динь-дилинь-динь!
   Пароход медленно сошёл с середины дороги, и стал приближаться к тротуару.
   — Задний ход! Дилинь-дилинь-динь!
   Обе его руки вытянулись и крепко прижались к бокам.
   — Задний ход! Право руля! Тш, дилинь-линь! Чшш-чшш-чшш!
   Правая рука величаво описывала большие круги, потому что она представляла собой колесо в сорок футов.
   — Лево на борт! Лево руля! Дилинь-динь-динь! Чшш-чшш-чшш!
   Теперь левая рука начала описывать такие же круги.
   — Стоп, правый борт! Дилинь-динь-динь! Стоп, левый борт! Вперёд и направо! Стоп! — Малый ход! Динь дилинь! Чуу-чуу-у! Отдай конец! Да живей, пошевеливайся! Эй, ты, на берегу! Чего стоишь! Принимай канат! Носовой швартов! Накидывай петлю на столб! Задний швартов! А теперь отпусти! Машина остановлена, сэр! Дилинь-динь-динь! Шт! шт! шт! (Машина выпускала пары.)

Марк Твен, "Приключения Тома Сойера"

Итак, три лье тянулась дорога и  вдруг  озадачила  его.  Поперек  ее пролегла другая дорога, большая и торная. Давид постоял немного в раздумье и повернул налево.

О.Генри, "Дороги судьбы"

Нет мудрее и прекрасней средства от тревог,
Чем ночная песня шин.
Длинной-длинной серой ниткой стоптанных дорог
Штопаем ранения души.

Не верь разлукам, старина,
Их круг –
Лишь сон, ей-Богу.
Придут другие времена,
Мой друг,
Ты верь в дорогу.
Нет дороге окончанья, есть зато её итог:
Дороги трудны, но хуже без дорог.

Ю.Визбор

— Пока жива, с тобой я буду —
Душа и кровь нераздвоимы, —
Пока жива, с тобой я буду —
Любовь и смерть всегда вдвоем.
Ты понесешь с собой повсюду —
Ты понесешь с собой, любимый, —
Ты понесешь с собой повсюду
Родную землю, милый дом.

Александр Кочетков, "Баллада о прокуренном вагоне"

Среди миров в мерцании светил
Одной звезды я повторяю имя...
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что мне темно с другими.

И если мне на сердце тяжело,
Я у Нее одной ищу ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с ней не надо света!

Романс "Моя звезда", исполнял А.Н.Вертинский. Исходный текст — Иннокентия Анненского, но Вертинский малость "подредактировал", и этот вариант лично мне нравится больше.