Мы превращаем случайность в предмет точных исчислений. Мы подчиняем непредвиденное и невообразимое научным математическим формулам.
Звуки умертвив,
Музыку я разъял, как труп. Поверил
Я алгеброй гармонию.
"Моцарт и Сальери"
Форум "Д и л и ж а н с ъ" |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Форум "Д и л и ж а н с ъ" » Игровая комната » Ассоциации 22
Мы превращаем случайность в предмет точных исчислений. Мы подчиняем непредвиденное и невообразимое научным математическим формулам.
Звуки умертвив,
Музыку я разъял, как труп. Поверил
Я алгеброй гармонию.
"Моцарт и Сальери"
Поверил
Я алгеброй гармонию.
Люди не слишком-то разумные существа. Стоит признать официально, что человеком правят эмоции. Не алгебра, а поэзия, не физика, а танец, не тригонометрия, а киноискусство
Николай Пономарев, "Точка бифуркации"
Люди не слишком-то разумные существа. Стоит признать официально, что человеком правят эмоции. Не алгебра, а поэзия, не физика, а танец, не тригонометрия, а киноискусство
Николай Пономарев, "Точка бифуркации"
Кинематограф Пантелеева и Янкеля отличался своеобразным устройством. Экрана как такового не существовало. Через проекционное окошко проходила длинная бумажная лента с отдельными «кадрами» — рисунками, освещаемая сзади сильной электрической лампой. Смотреть приходилось отходя от глазка не дальше чем на два-три шага…
Но шкидцы не были требовательны, а кроме того, зрелище, устроенное сламщиками, было тем конем, которому в зубы не смотрят. Поэтому сдержанными, но единодушными аплодисментами встретили шкидцы первый титр:
ПУПКИН У РАЗБОЙНИКОВ
Фильма в 3-х частях
Сценарий Ал. Пантелеева
Режиссер Гр. Черных
шкидкино
"Республика ШКИД"
ПУПКИН У РАЗБОЙНИКОВ
Фильма в 3-х частях
Сценарий Ал. Пантелеева
Режиссер Гр. Черных
шкидкино
— Синематографическая лента "Драма на море". Все ходи до меня!
...
— Драма на море!
Мужикам смех, а бабам горе!
Городская дама, а ни стыда, ни срама!
А вот московский франт-элегант!
Берегись, дамочки, молодые мамочки!
Вот он!
На ходу подметки режет, завлекает женский пол.
...
— Пока она гуляла, шутя, у ней погибло родное дитя!
Вот она, интеллигенция, пардон-мерси.
А родное дитя как кутенка утопили.
— Грицко, пойдешь еще раз смотреть?
— Нет, я уже шестой раз смотрел.
Х/ф "Гори, гори моя звезда"
— Грицко, пойдешь еще раз смотреть?
— Нет, я уже шестой раз смотрел.
Сурик безучастно слушал его.
- Интересное кино, говоришь? - протянул он. - А вот известно тебе, что такое вторая серия картины «Молодая гвардия»?
- Го! Я уже пять раз ее видал.
- А в шестой раз не желаешь? - многозначительно спросил Сурик. - Так имей в виду - она с этим типом сговорилась завтра на эту картину идти.
Лев Кассиль, "Чаша гладиатора"
- Го! Я уже пять раз ее видал.
Не сходить ли в кино, подумал я. Но «Козару» я уже видел — один раз в кино и один раз по телевизору.
АБС, "Понедельник..."
Не сходить ли в кино, подумал я. Но «Козару» я уже видел — один раз в кино и один раз по телевизору.
АБС, "Понедельник..."
Ах, как мало я сделал на этой земле:
Не крещен, не учен, не натружен,
Не похож на грозу, не подобен скале,
Только детям да матери нужен.
Ну да что же вы всё про кино, про кино -
Жизнь не кончена, песня не спета:
Вот вам, братцы, февраль - три сосны под окном
И закат, задуваемый ветром.
Ю. Визбор
Ну да что же вы всё про кино, про кино -
Быть жестокой к себе,
Говорить про кино
И в подушку реветь —
Только ей — всё равно,
Имеешь ли ты...
Право всех обмануть
И казаться стальной,
Право вдруг притянуть
И заплакать: "Он мой"!
А вообще — ты права:
Это просто слова.
Е.Клячкин, "Песня о правах"
Отредактировано Vladimir_S (17.11.2020 08:26:31)
Это просто слова
Мы перестали произносить длинные неторопливые слова родной речи, перестали употреблять обстоятельные обороты. Мы вообще разучаемся говорить и объясняться. Мы скачем, как блохи, лепим отрывистые ошмётки фраз. Шлем эсэмэски, лайкаем... постим... перепрощиваем... Как вползли эти клещи под кожу, вытесняя, пожирая и выплевывая слова родного языка? Мерчандайзер! органазайзер! менеджер! офис-депо... И почему у меня происходят не «встречи с читателями», а «автограф-сессии»?! Господи, прости... Где мы растеряли язык, на котором разговаривали с мамой и дедом?
Дина Рубина, "Одинокий пишущий человек"
Мы перестали произносить длинные неторопливые слова родной речи, перестали употреблять обстоятельные обороты. Мы вообще разучаемся говорить и объясняться. Мы скачем, как блохи, лепим отрывистые ошмётки фраз. Шлем эсэмэски, лайкаем... постим... перепрощиваем... Как вползли эти клещи под кожу, вытесняя, пожирая и выплевывая слова родного языка? Мерчандайзер! органазайзер! менеджер! офис-депо... И почему у меня происходят не «встречи с читателями», а «автограф-сессии»?! Господи, прости... Где мы растеряли язык, на котором разговаривали с мамой и дедом?
Дина Рубина, "Одинокий пишущий человек"
И еврейская речь, идиш – сладкий язык мамы, маменлошн – разливался из края в край по всему городу. И язык этот – литвак, самый сочный и напевный из всех диалектов еврейской речи, стал языком ученых и писателей, богословов и раввинов, портных и цирюльников.
Эфраим Севела, "Мама"
И еврейская речь, идиш – сладкий язык мамы, маменлошн – разливался из края в край по всему городу. И язык этот – литвак, самый сочный и напевный из всех диалектов еврейской речи, стал языком ученых и писателей, богословов и раввинов, портных и цирюльников.
Хранилище было битком набито интереснейшими книгами на всех языках мира и истории, от языка атлантов до пиджин-инглиш включительно.
АБС, "Понедельник..."
Хранилище было битком набито интереснейшими книгами на всех языках мира и истории, от языка атлантов до пиджин-инглиш включительно.
АБС, "Понедельник..."
Может, ты и грамоте знаешь?
– Знаю. Все книги прочла. Их у нас в обители было целых четыре: Ветхий Завет, Евангелие, «Часовник» и "Четьи-Минеи".
Борис Акунин. "Знак Каина".
Может, ты и грамоте знаешь?
– Знаю. Все книги прочла. Их у нас в обители было целых четыре: Ветхий Завет, Евангелие, «Часовник» и "Четьи-Минеи".Борис Акунин. "Знак Каина".
К двенадцати годам Соня прочла все имевшиеся там книги, каждую – не менее двух раз. Любимые же, как, например, "Старик и море", читала столько раз, что сбилась со счету.
Фредрик Бакман, "Вторая жизнь Уве"
Любимые же, как, например, "Старик и море", читала столько раз, что сбилась со счету.
А к т е р. Раньше, когда мой организм не был отравлен алкоголем, у меня, старик, была хорошая память... А теперь вот... кончено, брат! Все кончено для меня! Я всегда читал это стихотворение с большим успехом... гром аплодисментов! Ты... не знаешь, что такое аплодисменты... это, брат, как... водка!.. Бывало, выйду, встану вот так... (Становится в позу.) Встану... и... (Молчит.) Ничего не помню... ни слова... не помню! Любимое стихотворение... плохо это, старик?
Л у к а. Да уж чего хорошего, коли любимое забыл? В любимом — вся душа...
М.Горький, "На дне"
А к т е р. Раньше, когда мой организм не был отравлен алкоголем, у меня, старик, была хорошая память... А теперь вот... кончено, брат! Все кончено для меня! Я всегда читал это стихотворение с большим успехом... гром аплодисментов! Ты... не знаешь, что такое аплодисменты... это, брат, как... водка!.. Бывало, выйду, встану вот так... (Становится в позу.) Встану... и... (Молчит.) Ничего не помню... ни слова... не помню! Любимое стихотворение... плохо это, старик?
Л у к а. Да уж чего хорошего, коли любимое забыл? В любимом — вся душа...М.Горький, "На дне"
Соломон Давидович нахмурил брови и произнес выразительно:
Достиг я высшей власти,
Шестой уж месяц царствую спокойно.
Крейцер произнес сковзь зубы:
— Подлецы!
Соломон Давидович читал:
Мне счастья нет. Я думал, свой народ
В цехах на производстве успокоить…
Многие колонисты встали. На их лицах еще молчаливый, но нескрываемый восторг. Сидевшая рядом с Захаровым учительница Надежда Васильевна улыбалась мечтательно. Захаров опустил веки и внимательно слушал. У Крейцера блестели глаза, он даже шею вытянул, наблюдая, что происходит на сцене. Соломон Давидович с большой трагической экспрессией очень громко читал:
Я им навез станков, я им сыскал работу.
Они ж меня, беснуясь, проклинали!
Колонисты не выдержали: редко кто остался на месте, они приветствовали чтеца оглушительными аплодисментами, их лица выражали настоящий эстетический пафос.
Соломон Давидович не мог не улыбнуться, и его улыбка еще усилила восхищение слушателей. С нарастающим чувством он продолжал, и зал затих в предвидении новых эстетических наслаждений:
Кто ни умрет, я всех убийца тайный:
Ускорил и трансмиссии кончину,
Я отравил литейщиков смиренных!
Трудно стало что-нибудь разобрать в наступившей овации: громкий смех потонул в бешеных аплодисментах, что-то кричали колонисты, Крейцер хохотал больше всех, но сказал Захарову:
— Надо этих редакторов взгреть все-таки! Разве так можно?
Соломон Давидович, сияя покрасневшим лицом, радостной лысиной и новым костюмом, протянул руку к залу:
— Дайте же кончить!
Колонисты закусили губы. Соломон Давидович сделал шаг вперед, положил руку на сердце, закрыл глаза:
И все тошнит, и голова кружится,
И мальчики нахальные в глазах.
И рад бежать, да некуда. Ужасно!
Да, жалок тот, у кого денег нет!
Он кончил и скромно опустил глаза. Но такую сдержанную, хотя и актерскую, позу недолго можно было выдержать. В ответ на бурный восторг публики Соломон Давидович тоже расцвел улыбкой, потом гордо выпрямился, поднял вверх палец и только после этого начал кланяться, ибо публика все продолжала кричать и аплодировать. Наконец закрылся занавес.
"Флаги на башнях"
Соломон Давидович нахмурил брови и произнес выразительно:
Достиг я высшей власти,
Шестой уж месяц царствую спокойно.
Крейцер произнес сковзь зубы:
— Подлецы!
Соломон Давидович читал:
Мне счастья нет. Я думал, свой народ
В цехах на производстве успокоить…
Обещанный Куролесов не замедлил появиться на сцене и оказался рослым и мясистым бритым мужчиной во фраке и белом галстухе.
Без всяких предисловий он скроил мрачное лицо, сдвинул брови и заговорил ненатуральным голосом, косясь на золотой колокольчик:
— Как молодой повеса ждет свиданья с какой-нибудь развратницей лукавой...
И Куролесов рассказал о себе много нехорошего. Никанор Иванович слышал, как Куролесов признавался в том, что какая-то несчастная вдова, воя, стояла перед ним на коленях под дождем, но не тронула черствого сердца артиста.
М.Б., "М. и М."
И Куролесов рассказал о себе много нехорошего
— Синьоры! Вы понимаете, я очень благодарен вам, что приняли меня к себе. Только вы понимаете… про вас вот товарищ бригадир все рассказал, а про себя я сам должен рассказать, правда?
Кое-кто улыбнулся. Акулин посмотрел подозрительно. Гонтарь с осуждением, Нестеренко сказал:
— У нас нет такой моды, чтобы новенький о себе рассказывал. Да тебе и нечего рассказывать. Какой ты человек мы и сами увидим. А кроме того, не нужно говорить «синьоры». Понял?
— Понял, товарищ бригадир, виноват, товарищ Нестеренко.
Тоже "Флаги на башнях".
— Синьоры!
Вы слышите, как жалко,
Как жалко, как жалко,
Вы слышите, как жалко,
И безнадежно как
Заплакали сеньоры,
Их жены и служанки,
Собаки на лежанках,
И дети на руках.
Никитин, Берковский, "Под музыку Вивальди"
Вы слышите, как жалко,
Как жалко, как жалко,
Вы слышите, как жалко,
И безнадежно как
Заплакали сеньоры,
Их жены и служанки,
Собаки на лежанках,
И дети на руках.Никитин, Берковский, "Под музыку Вивальди"
Что-то стукнуло в подвале. Собака залилась длинным прерывистым воем.
Куприн, "Белый пудель"
Собака залилась длинным прерывистым воем.
Джордж так до сих пор и не научился играть на банджо. Он встретил слишком мало поддержки у окружающих. Два или три раза, по вечерам, когда мы были на реке, он пробовал упражняться, но это всегда кончалось неудачей. Одних выражений Гарриса было бы достаточно, чтобы обескуражить кого угодно, а тут еще Монморенси выл не переставая все время, пока Джордж играл. Где уж тут было научиться!
— С чего это он всегда воет, когда я играю? — возмущенно восклицал Джордж, прицеливаясь в Монморенси башмаком.
— А ты чего играешь, когда он воет? — говорил Гаррис, перехватывая башмак на лету. — Оставь собаку в покое. Она не может не выть. У нее музыкальный слух, как же ей не взвыть от твоей игры.
Дж.К.Джером, "Трое в одной лодке, не считая собаки"
Вы здесь » Форум "Д и л и ж а н с ъ" » Игровая комната » Ассоциации 22