— Странно, как память изменяет мне в последние дни, — сказал Том. — Но ты не обращай внимания… я быстро поправлюсь; часто мне достаточно бывает одного небольшого намека, чтобы я припомнил имена и события, ускользнувшие из моей памяти. («А порой и такие, о которых я раньше никогда не слыхал, в чем сейчас убедится этот малый».) Говори же, что тебе надо!
   — Дело мелкое, государь, но все же я дерзаю напомнить о нем, с дозволения вашей милости. Два дня тому назад, когда ваше величество изволили сделать три ошибки в греческом переводе за утренним уроком... вы помните это?..
   — Д-д-да, кажется помню... («Это даже не совсем ложь: если бы я стал учиться по-гречески, я, наверное, сделал бы не три ошибки, а сорок».) Да, теперь помню... продолжай!
   — Учитель, разгневавшись на вас за такую, как он выразился, неряшливую и скудоумную работу, пригрозил больно высечь меня за нее... и...
   — Высечь тебя? — вскричал Том. Он был так удивлен, что даже позабыл свою роль. — С какой же стати ему сечь тебя за мои ошибки?
   — Ах, ваша милость опять забываете! Он всегда сечет меня розгами, когда вы плохо приготовите урок.
   — Правда, правда… Я и забыл. Ты помогаешь мне готовить уроки, и когда потом я делаю ошибки, он считает, что ты худо подготовил меня... и...
   — О, что ты говоришь, мой государь? Я, ничтожнейший из слуг твоих, посмел бы учить тебя?!
   — Так в чем же твоя вина? Что это за странная загадка? Или я и вправду рехнулся, или это ты сумасшедший? Говори же... объясни скорее.
   — Но, ваше величество, ничего не может быть проще. Никто не смеет наносить побои священной особе принца Уэльского; поэтому, когда принц провинится, вместо него бьют меня. Это правильно, так оно и быть должно, потому что такова моя служба и я ею кормлюсь.

Марк Твен, "Принц и нищий"

   И вот когда эти бедные, опаленные солнцем рыбаки, разувшись и засучив брюки выше тощих колен, с трудом выволокли свою жирную добычу на сухое место, суля себе добрых полтораста фунтов стерлингов от продажи драгоценного масла и уса и в мечтах своих уже попивая с женами ароматные чаи, а с приятелями крепкий эль в счет своей доли от общего дохода, на сцену вдруг выходит весьма ученый и преисполненный пламенного христианского человеколюбия джентльмен с толстым Блэкстоном под мышкой и, опустив этот том на голову кита, говорит: «Руки прочь! Эта рыба, господа, взята на линь. Я изымаю ее как принадлежащую лорду Управителю». Услышав такое, бедные рыбаки, охваченные почтительным ужасом — чувством истинно английским, — не знают, что сказать, и все, как один, принимаются отчаянно скрести в затылках, переводя в то же время разочарованный взгляд с кита на незнакомца. Но этим делу не поможешь и нисколько не смягчишь жестокого сердца ученого джентльмена с Блэкстоном. И тогда один из них, долго наскребавший у себя в затылке кое-какие мысли, отваживается заговорить:
   — Простите, сэр, но кто такой лорд Управитель?
   — Герцог.
   — Но ведь герцог-то эту рыбу не ловил?
   — Она принадлежит герцогу.
   — Мы немало потрудились, рисковали жизнью, да и потратились, и неужели все это должно пойти в пользу герцога? а мы за все наши труды и мозоли останемся ни с чем?
   — Рыба принадлежит ему.
   — Разве герцог настолько беден, чтобы нищета вынуждала его добывать себе пропитание таким отчаянным способом?
   — Рыба принадлежит ему.
   — А я-то рассчитывал из своей доли помочь моей бедной больной матери.
   — Рыба принадлежит ему.
   — Может быть, герцог удовлетворится четвертью или половиной этой рыбы?
   — Она принадлежит ему.
   Короче говоря, кита отобрали и продали, и его милость герцог Веллингтон получил все деньги.

Герман Мелвилл, "Моби Дик, или Белый Кит"

Я бесподобный, я очень злобный,
Я всех на свете страшней и злей!
Ношу я саблю, душу и граблю,
Я злой разбойник — я Бармалей!

Ах, что за рожа? Ах, как пригожа!
Ах, сам себе я — душа моя!
Ах, я противный, дефективный,
Ах, что за славный, кошмарный я!

Х/ф "Айболит-66"