На любой обитаемой планете возникает множество культур, и побеждает та, что первой овладеет материальной мощью и универсальной идеей. Одной лишь мощи или одной лишь идеи недостаточно. Они должны явиться вместе, как два обличья одного и того же. В этом отношении Земля не отличается от Энции. Победившая идея своим успехом обязана не военным завоеваниям, а благам, которые она сулит. Но даже исполненные посулы разочаровывают, ведь история не может остановиться ни в золотом веке, ни в черном, а восторжествовавшая идея, устремленная в этот мир или в мир иной, не туда ведет, куда указывает. По видимости курдляндская и люзанская идеологии абсолютно противоположны, но их суть одинакова. Речь идет о том, чтобы наслаждаться благами некоего общественного строя без сопутствующих ему бед. И здесь, и там свободу стремятся примирить с несвободой не путем внутренней работы духа, но при помощи внешней силы. При таком взгляде на вещи ты увидишь, что между нами и ними нет существенной разницы. Политоход — это решение дилеммы, отличное от шустросферы по методу, но не по цели. Наши тюрьмы комфортнее курдляндских и не так заметны, и все же мы такие же узники, как и они. И здесь, и там ограничения навязаны извне. Такой подход ко всем явлениям бытия свойствен нам с древнейших времен. Я называю его эктотропическим. Вы на Земле зовете его инструментальным. С точки зрения предшествующих поколений каждая следующая стадия цивилизации — либо кошмар, либо, для оптимистов, рай.

Станислав Лем, "Осмотр на месте"

   Пьетро. Не в том дело, капрал. Меня пугает, как это они осмеливаются так вести себя, что это за упрямство, а,  капрал? А  вдруг они  так  же  спокойненько,  упрямо,  все разом... Ты это что?
   Капрал. Я ничего...
   Пьетро. Смотри, брат... Ты как стоишь?
                          Капрал вытягивается.
   Я  т-т-тебе!    Старый     черт...    Разболтался!    Рассуждаешь!   Скажите пожалуйста, Жан-Жак Руссо!

Е.Л.Шварц, "Тень"

   Маленький Художник растерялся: ему не приходилось прежде иметь дело  со стариками, которые сходят со своих портретов.
   - Кто вы такой? - спросил он. - Может быть, колдун?
   - Нет, не то!
   - Фокусник?
   - Не то!
   - Ага, теперь я понимаю, - догадался мальчик. -  Вас,  вероятно,  зовут Нето. Только я, признаться, никогда не слыхал такого имени.
   - На этот раз ты угадал, - сказал  старик.  -  Меня  действительно  так зовут. И знаешь почему? Все, кто имеет со мной дело, считают, что я -  это совсем не то, что им нужно.
   - А какие у вас дела? - спросил мальчик.
   - Ну, - важно ответил старик, - работы у меня достаточно.  Все  лучшее, что создано на земле человеком, - создано при моем  участии.  Когда-нибудь ты это поймешь.
   И старик удалился на свой холст.

Феликс Кривин, "Художник"

   Длинная желтоватая борода Синицкого опускалась прямо под стол, в корзину для бумаг.
   – Индустриализация! – горестно шептал он, шевеля бледными, как сырые котлеты, старческими губами.
   И он привычно разделял это слово на шарадные части.
   – Индус. Три. Али. За…
   Все это было прекрасно. Синицкий уже представлял себе пышную шараду, значительную по содержанию, легкую в чтении и трудную для отгадки. Сомнения вызывала только последняя часть «ция».
   – Что же это за «ция» такая, – напрягался старик, – вот если бы «акция»! Тогда отлично вышло бы: индустриализакция.
   Промучившись полчаса и не надумав, как поступить с капризным окончанием, Синицкий решил, что конец придет сам собой, и приступил к работе. Он начал писать свою поэму на листе, вырванном из бухгалтерской книги, с жирной надписью «дебет».
   Сквозь большую стеклянную дверь балкона видны были цветущие акации, латаные крыши домов и резкая синяя черта морского горизонта. Черноморский полдень заливал город кисельным зноем.
   Старик подумал и нанес на бумагу начальные строчки:

   Мой первый слог сидит в чалме,
   Он на востоке быть обязан.

   – Он на востоке жить обязан! – с удовольствием произнес старик.
   Ему понравилось то, что он сочинил, трудно было только найти рифмы к словам «обязан» и «чалме». Ребусник походил по комнате и потрогал руками бороду. Вдруг его осенило.

   Второй же слог известен мне,
   Он с цифрою как будто связан.

   С «Али» и «за» тоже удалось легко справиться.

   В чалме сидит и третий слог,
   Живет он тоже на востоке.
   Четвертый слог поможет бог
   Узнать, что это есть предлог.

   Утомленный последним усилием, Синицкий отвалился на спинку стула и закрыл глаза. Ему было уже семьдесят лет. Пятьдесят из них он сочинял ребусы, шарады, загадочные картинки и шарадоиды. Но никогда еще почтенному ребуснику не было так трудно работать, как сейчас. Он отстал от жизни, был политически неграмотен, и молодые конкуренты легко его побивали.

"Золотой теленок"

     -- Как понравилось оно тебе? -- спросил Грэй Летику.
     -- Капитан! -- сказал, подыскивая слова, матрос. -- Не знаю, понравился ли ему я, но впечатления мои нужно обдумать. Улей и сад!
     -- Что?!
     -- Я хочу сказать,  что в мой рот впихнули  улей и сад. Будьте счастливы, капитан. И  пусть счастлива будет та,  которую "лучшим  грузом" я назову, лучшим призом "Секрета"!

"Алые паруса"

Счастье – оно игриво.
Жди и лови.
Вот: Мотэле любит Риву,
Но … у Ривы отец – раввин.
А раввин говорит часто,
И всегда об одном:
«Ей надо большое счастье
И большой дом».
Так мало, что сердце воет,
Воет как паровоз.
Если у Мотэле всё, что большое,
Так это только нос.
– Ну, что же? Прикажете плакать?
Нет так нет! –
И он ставил заплату
И на брюки и на жилет.

Иосиф Уткин, "Повесть о рыжем Мотэле, господине инспекторе, раввине Исайе и комиссаре Блох"

Дай стать на цыпочки в твоем лесу,
на том конце замедленного жеста
найти листву, и поднести к лицу,
и ощутить сиротство, как блаженство.

Даруй мне тишь твоих библиотек,
твоих концертов строгие мотивы,
и - мудрая - я позабуду тех,
кто умерли или доселе живы.

Б.Ахмадулина